— Но мама… Мальмбергет…
— Отменяется. К тому же у меня неотложное дело на работе. Отпразднуем Рождество дома, в Чимлинге.
— Но…
— Никаких «но». Пойдем, я помогу тебе добраться до постели.
Она встала со стула и покачнулась. Он поддержал ее и положил руку на талию.
— Спасибо, папа… я дойду сама. Мне еще и пописать надо… но если ты принесешь что-нибудь попить…
— Само собой, само собой… само собой, моя девочка.
Он, повыкидывав половину белья на пол, отыскал в шкафу две подушки с чистыми наволочками. Подоткнул дочери одеяло, принес два стакана — один с водой, другой с клюквенным соком. Проверил термометр — тридцать девять и шесть. Она задремала, и он, стараясь не шуметь, выскользнул из комнаты.
Сначала позвонил Асунандеру — хорошо, я берусь за случай с двумя исчезновениями.
Потом набрал номер бывшей жены — к сожалению, приехать не могу. У Сары температура под сорок, она не может не только ехать, она не может даже встать с постели.
Покончив с телефонными разговорами, он подошел к окну и посмотрел на серо-фиолетовое декабрьское небо.
— Спасибо, Господи! — пробормотал он. — Покорно благодарю! До встречи в январе.
Достал амбарную книгу и записал в актив Бога три очка.
Глава 17
Прежде чем направиться на Альведерсгатан, 4, в дом, где, судя по всему, и исчезли два человека, он забежал в управление и провел короткий брифинг с Молльбергом.
Собственно, фамилии его была не Молльберг,
[42]
а Мелльберг, он был норвежцем, и у него были на удивление твердые принципы, или, как выражалась Эва Бакман, несгибаемый интегритет. Тридцать пять лет, дом в Винге, недалеко от города, жена и двое детей. Он никогда не участвовал ни в каких корпоративных затеях, никогда не забегал с коллегами выпить кружку пива, у него не было никаких других интересов (или, во всяком случае, никто о них не знал), и он всегда казался чем-то опечаленным. Отсюда и пошло прозвище — Молльберг.
Но его профессиональность и честность ни у кого не вызывали сомнений.
Брифинг занял десять минут. Молльберг уже успел написать рапорт на двух листах и для верности пересказал всю историю на словах.
Исчезли двое. Оба заявления поступили от одного и того же человека, некоего Карла-Эрика Германссона, шестидесяти пяти лет от роду, бывшего учителя, только что ушедшего на пенсию. Пропал его сын Роберт Германссон тридцати пяти лет, приехавший навестить родителей на Альведерсгатан. Вышеозначенный Роберт Германссон исчез в ночь с девятнадцатого на двадцатое. Второй пропавший — внук заявителя Хенрик Грундт девятнадцати лет, исчез на следующую ночь, с двадцатого на двадцать первое декабря. И Роберт и Хенрик приехали в Чимлинге на празднование совместного юбилея деда и матери Хенрика, приходящейся заявителю дочерью. Дочери в этот же день исполнилось сорок.
Роберт Германссон живет в Стокгольме. Хенрик Грундт прописан у родителей в Сундсвале, но, помимо этого, снимает комнату в общежитии в Упсале, где только что закончил первый семестр на юридическом факультете университета. Вернее, почти закончил — экзамен смещен на январь.
У заявителя нет никаких предположений, куда могли деться пропавшие и что с ними случилось; не знает он также, есть ли какая-нибудь связь между этими двумя исчезновениями.
Розыск объявлен вчера в десять вечера, но пока никаких дополнительных сведений не поступало.
Еще одна подробность, о которой заявитель не упомянул, но она все равно стала известна: тот, кто исчез первым, Роберт Германссон, известен скандалом, связанным с реалити-шоу «Пленники на острове Ко Фук», в котором участвовал под тем же именем.
— Дрочила Роберт? — спросил Барбаротти.
Молльберг не стал повторять сомнительное выражение — просто кивнул.
Странная история, припомнил Гуннар слова Асунандера.
Комиссар обычно не преувеличивал — и на этот раз, похоже, от своего правила не отступил. Гуннар Барбаротти недоуменно покачал головой, залез в машину и поехал на Альведерсгатан.
Двое исчезают из дома один за другим в самое темное время года? Странная история… это даже мягко сказано.
И Карл-Эрик Германссон и его жена Розмари были очень бледны, но Карл-Эрик выглядел собранным и спокойным, а вот жена его, похоже, совершенно растерялась. Барбаротти подумал, что неплохо бы следовать своему золотому правилу: разговоривать со свидетелями поодиночке. Ладно, пока сойдет и так.
По крайней мере, для начала. Если понадобится более тщательный допрос, тогда он может поговорить и поодиночке. Они сидели в гостиной. Мебели, по его мнению, было многовато. Вообще вся обстановка и некоторый сумбур стилей и цветов свидетельствовали, что обитатели этого дома прожили долгую жизнь, не особенно следуя очень и очень недешевой путеводной звезде под названием «хороший вкус». Диваны темно-коричневой кожи ведут происхождение наверняка из семидесятых, стеклянная горка сливочного цвета с подсветкой намного моложе. На стенах — разношерстные картины в нелепых рамах, призванных, очевидно, высосать из полотен последние соки. Желто-голубые обои с бордюром в виде бордовых цветочных гирлянд. Розмари поставила на большой дубовый стол кофе и несколько видов печенья. Голубые чашки, ярко-красные рождественские салфетки… какого черта, обругал себя Гуннар Барбаротти. Что я, собрался писать интерьерный репортаж?..
— Итак, меня зовут инспектор Барбаротти, — представился он. — Я назначен заниматься этим делом. Попытаюсь решить его ко всеобщему удовлетворению.
— Делом? — спросила Розмари и уронила печенье на колени.
— Давайте сначала установим факты. — Он достал блокнот. — Значит, вы решили собрать всю семью по случаю…
— По случаю того, что моя дочь и я родились в один и тот же день, — четко проговорил Карл-Эрик и поправил блестящий зеленый галстук. — Как раз в этом году совпали юбилеи: мне шестьдесят пять, ей сорок.
— Какого числа?
— Во вторник двадцатого. То есть позавчера. Мы решили отметить этот знаменательный день просто, в кругу семьи. Мы не любим пышных торжеств, не правда ли, Розмари?
— Да… то есть нет. Не любим, — подтвердила Розмари.
— Трое наших детей с семьями. Десять человек… если считать полуторагодовалого внука. Все собрались в понедельник, а торжественный вечер был на следующий день. Во вторник.
— Но к этому времени один человек уже исчез? — спросил Барбаротти и осторожно отхлебнул кофе. К его удивлению, кофе оказался крепким и вкусным. Я должен бороться с предрассудками, решил он про себя.
— Да, это правда, — задумчиво покивал Карл-Эрик. — Боюсь, в тот момент мы не придали этому надлежащего значения.
