— Что?!
— Она так и выразилась. Они разбили палатку у Чиммена и спали в одном мешке. Роберт сначала поиграл с Джейн, а потом повернулся на другой бок и занялся нашей свидетельницей. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но свидетельница, эта самая счастливая соперница Джейн, утверждает, что Джейн была совершенно вне себя и хотела убить Роберта.
— Уже тогда?
— Уже тогда. Ей было шестнадцать, можешь проспрягать по временам… хотела убить, хочет убить, убила. Как бы то ни было, связь с Робертом очевидна. Может быть, эта волнующая сцена с публичной мастурбацией всколыхнула в ней старую обиду. Из-за Сёрена Карлссона лопнул ее брак в Кальмаре… так что, если поднатужиться, мотивы прослеживаются. И в том и в другом случае.
— Детская возня в палатке?
— Есть чувства, которые тлеют годами и десятилетиями, а потом р-раз! — и вспыхивают в душе ярким… даже не огнем, а пожаром. Особенно у душевнобольных.
— Да-да… ты права. А что с ее мужем? Бывшим мужем?
— Думаю, она тоже намечала с ним покончить. Он и дети живут под другой фамилией в Драммене, в Норвегии. Как ты думаешь, что наша подруга делала в Осло? Если бы она не попала под машину, и до него бы добралась.
Гуннар пожевал нижнюю губу, переваривая такую возможность.
— О, черт… — сказал он наконец.
— Точнее не скажешь, — грустно улыбнулась Эва. — Никогда не сомневалась в твоих аналитических способностях. Сейчас мы с тобой должны заняться бумагами.
— Думаю, да. Берггрен и Тойвонен заполнят все недостающие формуляры. Еще надо составить психологический портрет, а Тойвонен в этом деле собаку съел.
Эва Бакман опять улыбнулась:
— А ты, собственно говоря… а ты в каком деле собаку съел?
Гуннар Барбаротти выпрямился, скромно отвел глаза и состроил гримасу, изображающую задумчивость.
— Я очень рад, что ты затронула этот вопрос, — сказал он наконец. — Сам об этом много думал.
— И к чему пришел?
— Я думаю… думаю, что я чемпион мира по упрямству.
— В самом деле?
— Да. Когда я еще учился в школе, я две недели решал математическую задачу под названием «Кёнигсбергские мосты».
[60]
У нас был садист учитель, который любил задавать такие задачи. Ты же знаешь эту проблему?
— Всегда думала, что она не имеет решения.
— А она и не имеет. И наш садист сказал, что не имеет. А я все равно пытался.
Эва Бакман кивнула и прикусила указательный палец.
— Понимаю… — сказала она. — Ты о Хенрике Грундте? Тоже нерешаемая проблема?
— Решаемая. Дайте мне только время.
Она помолчала.
— Сколько?
— Что — сколько?
— Сколько времени?
Он пожал плечами:
— Не имеет значения. Два месяца… два года. Это необходимо. Они совершенно раздавлены.
— Кто они?
— Семья. Все до одного. Не знаю, кто больше. Но в одном я уверен: на похоронах они оплакивали не Роберта. Бедняга… у него не получилось стать главным героем даже на собственных похоронах. Согласись, что это несправедливо.
— Ему достался невыигрышный билет. — Эва значительным жестом подняла указательный палец. — В экзистенциальном смысле. Но ведь ты не думаешь, что Хенрик… жив?
— Трудно представить. Очень трудно… почти невозможно.
— Еще трудней предположить, что он умер естественной смертью.
— Еще трудней, — согласился Барбаротти. — Но если Асунандер даст мне такую возможность, я засяду за стол и прочитаю еще раз все материалы по делу. Все, что у нас есть. Переверну каждое слово, всех поставлю под сомнение.
— Может, лучше наоборот?
— Что?
— Всех перевернуть и каждое слово поставить под сомнение.
— Госпожа Бакман редкостная язва, должен отметить. Знает ли она об этом сама?
— Муж тоже так говорит. Поговори с шефом. Я его видела утром.
— Как он?
— Мрачен как туча.
— Тогда подожду до завтра, — решил Гуннар Барбаротти. — Бог спешить не велел.
— А ты с ним знаком? С Богом? Ни за что бы не подумала.
— Самую капельку, — сказал инспектор Барбаротти. — Самую-самую капельку.
Часть IV
Ноябрь
Глава 32
Кристина вышла из метро на Гульмаршплане. Сгибаясь под порывами холодного ветра с дождем, перебежала пустую площадь, нырнула в пахнущий мочой подземный переход и вынырнула в районе Глобена. Ледяные каскады дождя заставили ее пожалеть, что она не послушалась совета Якоба: купить все на рынке в Эстермальме и вернуться домой на такси. Нет, на Эстермальм она не поедет, купит все в «Аркаде» в Глобене.
Но, может быть, вот этот молчаливый протест сегодня, вчера и завтра и составлял основу ее жизни. Кислород сопротивления… без кислорода жить нельзя.
Должны прийти гости — два датских кинопродюсера с женами, шведский телевизионный босс и лесбийская дама-кинорежиссер из Финляндии. Пить и есть собирались по-княжески. Какой-то сверхприбыльный трансскандинавский проект. Блины с икрой ряпушки под шнапс. Седло косули под бароло.
[61]
Засахаренный инжир с козьим сыром, кофе, и кальвадос, и коньяк, и фрукты, и стилтон, и черт и его бабушка.
На душе было пустынно, как в Антарктиде. Но она решила купить все в галерее в Глобене — если она должна выглядеть молодой, привлекательной, красиво беременной супругой выдающегося продюсера… если от нее это требуется, ладно… но продукты она будет покупать там, где ей захочется. Все эти деликатесы пройдут множество тончайших кулинарных операций, прежде чем оказаться в желудках зажравшихся медиамагнатов, их тщательно нашпаклеванных жен, телебосса и плоской, как доска, финской дамы.
Симулирую протест.
Сейчас только одиннадцать. Времени полно, на гастрономические изыски уйдет не более пяти-шести часов. Якоб даже обещал забрать Кельвина у няни: никто не скажет, что известный телепродюсер не оказывает своей беременной жене должного уважения и посильной помощи.
Вход был общим с «Макдоналдсом»; ей пришлось протискиваться чуть не локтями, но оставаться еще хоть минуту под этим мерзким осенним дождем очень уж не хотелось. Надо присесть и отдохнуть. Она поискала глазами и тут же обнаружила маленькое кафе. Заказала капучино. Только на прошлой неделе она впервые за все время беременности выпила чашечку кофе — до этого ее непрерывно тошнило. Тошнота прошла на шестом месяце — точно так же, как и в прошлый раз.
