— Наверное.
Спи, любимый мой мальчик. Не дай бог и с тобой что-то случится.
Но вслух он этого не сказал. Зевнул и вышел.
Кристофер, должно быть, ближе к концу фильма задремал, потому что его разбудила громкая музыка. Он открыл глаза и увидел заключительные титры на фоне пылающего дома. Они что, вообще? Получше картинки не нашли для желтых титров? Желтые титры на фоне оранжевого пламени — ничего не разглядишь. И фильм дурацкий. Типичный шведский второй сорт.
Но, как говорится, нет худа без добра. Если бы ему не пришлось напрягаться, чтобы прочесть имена всех этих актеров, операторов, осветителей, каскадеров и звукорежиссеров, он бы и не стал их читать. Имена, имена, имена… неужели и в самом деле необходима такая толпа народу, чтобы сделать откровенно плохой фильм? Этого он не понимал. Монтажеры, сценаристы, художник по костюмам, художник по свету, даже водители и буфетчики… он краем глаза следил за бегущим по экрану списком, как вдруг наткнулся на знакомое имя.
Римборг. Олле Римборг.
Что за черт! Где я слышал это имя?
Он даже не успел посмотреть, что за роль была отведена этому Римборгу в странном мире кино: список крутился с такой скоростью, что можно было успеть либо прочитать фамилию, либо функцию — какой именно вклад внес человек с этой фамилией в создание дурацкого фильма. Римборг?
Он нащупал под подушкой пульт, выключил телевизор и покосился на тумбочку, где лежали видеодиски. Жалко, нет ничего нового, все старье, смотренное уже бесчисленное количество раз. До оскомины. Посмотрел на часы — без четверти одиннадцать. Можно и на боковую.
Римборг.
Он вылез из постели — решил покурить в форточку, а потом лечь спать. Завтра пятница. Сдвоенный урок физкультуры с утра — можно и пропустить. Он, правда, получил предупреждение, что по физкультуре у него может выйти неуд за полугодие, но два часа в мерзком бассейне — это не начало для такого замечательного дня, как пятница. Во всяком случае, если исходить из его, Кристофера Грундта, жизненной позиции.
Его новой жизненной позиции, мог бы он добавить. Он прекрасно осознавал, что живет не той жизнью, какой хотел бы жить. Сейчас он проходит определенную фазу, как выразился школьный психолог, объясняя классному руководителю Стаке, что происходит с Кристофером. Разве можно жить с фамилией Стаке?
Он открыл фрамугу, высунулся в ноябрьский холод и зажег сигарету.
Олле Римборг?
Это же… после двух затяжек что-то начало проясняться…. А вы говорите, оказывается, никотин прекрасно стимулирует память. Бабушка… Что-то она сказала, это ее голос он слышал, когда в ушах звучала фамилия Римборг. А где? На похоронах, конечно, до этого он почти год ее не видел, так что вычислить нетрудно. Они стояли у входа в церковь, и она несла что-то бессвязное… что-то про Римборга.
И потом она сказала, что он вернулся ночью.
Он вернулся ночью. Кто — он? Бабушка, понятное дело, была здорово не в себе, наглоталась чего-то, но это имя — Римборг — она повторила несколько раз: значит, засело у нее где-то. И еще про кого-то, кто вернулся ночью. Кто-то другой. Не Олле Римборг. Что-то уж слишком упрямо она это повторяла. Скорее всего, что-то и впрямь ее задело.
Пусть она была и не в себе, подумал Кристофер Грундт, глубоко затягиваясь, а что она еще сказала? Какая, впрочем, разница… а почему бы и не решить эту загадку? Смотреть-то все равно нечего. Пока курю, попробую вспомнить… вот оно! Олле Римборг — портье в отеле в Чимлинге. Если бабушка не придумала все это под кайфом… этот Олле Римборг сказал, что кто-то вернулся ночью. И это, наверное, что-то важное, бабушка пыталась ему втолковать, но он тоже был не в себе и не слушал толком… свинство с моей стороны. Бедная бабушка.
И вдруг это имя возникает через три месяца на экране… не странно ли? Что, этот Олле Римборг еще и в кино работает? Не только портье в Чимлинге?
Он слишком глубоко затянулся, у него закружилась голова, и тут же, как черт из табакерки, хоп! — появился Хенрик.
— Привет, братишка, — сказал Хенрик.
— Привет.
— Курить вредно.
— Спасибо, знаю.
— Как ты?
— Спасибо, хорошо.
— Ты уверен?
— Как тебе сказать…
Хенрик исчез, но через секунду появился снова:
— О’кей. Это неважно, малыш. Может быть, прав твой психолог, это такая фаза. Но мне хотелось бы, чтобы ты поинтересовался этим типом. Олле Римборгом.
— Что?!
— Проверь. Не повредит.
— Зачем?
— Ты же знаешь, я не все могу тебе рассказать. Кое-что просто не могу, я уже говорил.
— Да, я знаю, но…
— Никаких «но». Хочешь заняться чем-то полезным, не только курить, пить пиво в подворотнях и получать неуды, проверь Олле Римборга. Ты же уже вычислил, где его найти.
— Да, знаю… но все же…
— Никаких «все же». Договорились. Погаси эту дурацкую сигарету. Тебе надо встряхнуться, братишка.
Кристофер вздохнул и затянулся последний раз. Выбросил окурок под дождь — папа не найдет: в этом году траву стричь больше не будем. Закрыл окно и залез в постель.
— А умыться? — Хенрик, оказывается, никуда не исчез. — А почистить зубы? Неужели надо вонять козлом только из-за того, что Линда Гранберг переехала в Норвегию?
Кристофер вздохнул, поднялся и сунул ноги в тапки. Какой это все-таки не подарок — старший брат.
Глава 33
Гуннар Барбаротти проснулся и не сразу определил, где он.
Теплая рука на животе, причем чужая. Точно не его.
Женская. Женская рука. В его еще отуманенном сном сознании, как при скоростной перемотке видео, пролетела галерея женских лиц — все, с кем он просыпался за свою сорокашестилетнюю жизнь. Перемотка затормозила на последнем.
Марианн.
Вот и замечательно. Кроме своей бывшей жены, инспектор Барбаротти имел дело, самое большее, с дюжиной женщиной, и почти со всеми отношения ограничились одним-двумя эпизодами. Причем почти все эти любовные приключения пришлись на годы студенчества в Лунде. Больше двадцати лет назад.
А сейчас он с Марианн. Она все еще спит. Легкое, чуть посапывающее дыхание. Он рассматривал ее лицо с расстояния двадцати сантиметров, не больше: что нашла такая красивая женщина в таком недотепе, как он?
У женщин, слава богу, есть свои причуды.
Он же в Мальмё! Только сейчас, более или менее проснувшись, он сообразил, что находится в отеле «Балтазар» в Мальмё.
Просторный угловой номер на четвертом этаже. Его альма-матер, Лунд, в десяти километрах, не больше. Вот и замечательно — все элементы пазла встали на свои места.
