Пилот истребителя слева широко улыбнулся и указал оттопыренным большим пальцем вниз. То ли намекал, что «песенка беглецов спета», то ли имел в виду, что им следует подчиниться и начать снижение.
Михаил давно уже не сиживал за штурвалом, как и любого другого пилота, чувство полета окрыляло его. Недолго думая Прохоров скрутил фигу и залихватски показал ее в стекло.
– А ты чего ждешь? – окрысился он на бывшего разведчика. – Твой фриц моей фиги не заметил.
Илья проигнорировал предложение, продолжал сидеть, вжавшись в кресло. Голову втянул в плечи. Пилот слева покачал головой, будто осуждал неджентльменское поведение Михаила, хотя и одобрял его храбрость.
«Мессеры» слегка разошлись. Синхронно полоснули очереди пулеметов. Огненные трассеры скрестились впереди по курсу. Завалившись на крыло, истребители ушли вверх.
– Не дрожи так, это только дружеское предупреждение, – скрежетнул зубами Прохоров. – У всех летчиков такое в крови. Иногда они и в благородство играют.
– А потом что?
– Потом воздушная мясорубка начинается, по полной.
Теперь уже «Мессершмитты» шли сверху-сзади, почти неразличимые из кабины «Юнкерса». Вновь огненный трассер прочертил небо. Очередь ударила и вспорола кончик крыла.
Транспортник вздрогнул, пошел уже не так ровно. Понять, что происходит, было несложно. Пилоты получили разрешение стрелять на поражение, но не уничтожить «Юнкерс», а повредить его, чтобы несговорчивый угонщик сам повел его на посадку.
Прохоров отжал руль от себя, повел самолет вниз, набирая скорость, чтобы потом неожиданно для противника взмыть. Вновь послышалось, как несется по грузовому отсеку незакрепленный ящик, но это была самая малая из тех бед, которая могла поджидать беглецов в их полете.
Последовала очередь слева. Задымил двигатель, за ним размотанным белым бинтом повалил дым. Пропеллер замер, его заклинило, даже встречный ветер не мог раскрутить его.
– Хреновые дела, – Прохоров понял, что его маневр с резким снижением и потом с таким же резким набором высоты обречен на провал.
Единственное, что ему оставалось – это использовать природу. Впереди уже густо клубились темные облака, в которых иногда вспыхивали молнии. Ни один пилот в здравом уме не направит в сверкающие разряды молний свой самолет, если есть возможность обойти грозовой фронт стороной. Но Прохоров уже не раз побывал в роли смертника, а потому считал незазорным еще однажды испытать удачу. А вдруг повезет?
«Мессеры» уходили в сторону. «Юнкерс» с дымящим двигателем летел прямо в темные облака, казавшиеся непробиваемой стеной. Фролов, в отличие от Прохорова, не понимал всей опасности. Самолет тряхнуло. Вокруг мгновенно потемнело. Казалось, что стекла просто закрыли грязными мокрыми тряпками. Тряска стала такой, будто кто-то невидимый старается вырвать штурвал из рук Михаила.
Вода ручьями текла по стеклам, затем в них с резким стуком ударил град. Одна из секций покрылась частой сеткой трещин, того и гляди, обрушится на сидящих в кабине. Прохоров с трудом удерживал самолет в повиновении, чудилось, машина вот-вот развалится на части.
– Топливо вытекает, – только сейчас заметил это Прохоров и постучал кулаком по панели приборов, словно это могло помочь, самолет и так трясся, как вибростенд.
– Сильно? – пялился на приборы Фролов.
– Да…
Град перестал лупить так же неожиданно, как и начался. Показалось, что наступило затишье. Михаил даже вздохнул с облегчением. Сейчас потеря топлива не казалась ему такой существенной, главным было вырваться из грозовых облаков, спасших «Юнкерс» от атаки истребителей. В конце концов, транспортник можно будет посадить даже на поле, пусть себе и повредив шасси. Вновь поднимать его в воздух Михаилу вряд ли бы пришлось.
Но тут все вокруг самолета озарилось неестественно ярким светом. И свет этот был безжизненно синим. Раздался леденящий душу грохот, будто небо раздирали пополам невидимые руки. Полыхнула искрами приборная панель. Кабину заволокло противным запахом горелой изоляции.
Прохоров почувствовал, как самолет клюнул носом и, не слушаясь штурвала, пошел вниз. Он до отказа поднял ручку сектора газа, однако ничего не произошло. Оставшиеся «в живых» двигатели продолжали работать неровно, захлебываясь. Пытаться поднять самолет выше при такой скорости было бы безумием, он бы через десяток секунд «завис», а потом рухнул бы вниз. Еще раз в небе полыхнуло. На этот раз свет пришел сзади.
Прохоров отжал от себя штурвал, тот шел туго. Крен на нос усилился. Приборы «умерли», все стрелки упрямо показывали ноль. «Жил» только гироскоп. Линия горизонта на нем поползла вверх. Высотомер не отзывался. Лишь по ощущениям Михаил понимал, что самолет набирает скорость, уходя к земле. Оставалось надеяться, что облачность не такая низкая, чтобы разбиться, не успев начать подъем.
– Ты что делаешь?! – кричал неискушенный в пилотировании Фролов. – Разобьемся!
– Дважды не умирают!
Илья даже попытался схватить руки Михаила, чтобы потянуть штурвал на себя. Прохоров ударил его наотмашь.
– Не лезь!
Илья присмирел и с ужасом смотрел в растрескавшееся лобовое стекло, за которым грязно-молочным туманом клубились густые облака.
– Рано, рано… – уговаривал себя Михаил, сдерживаясь, чтобы не потянуть штурвал на себя, руки у него дрожали от напряжения.
Впервые ему приходилось попадать в такую передрягу. Уж лучше ночной полет в тыл без прикрытия истребителей и без радиосвязи. Теперь ему те рейсы к партизанам казались увеселительной прогулкой.
«Юнкерс» вышел из облаков внезапно. Они просто оборвались. За стеклами, исполосованными струями ливня, мелькнули крыши деревни. Они были совсем близко, казалось, до них можно дотянуться рукой. Фролов даже отпрянул. Прохоров потянул штурвал. Удалось. Скорость оказалась достаточной, чтобы нос самолета пошел вверх. Но происходило это очень медленно.
Транспортник пронесся над лугом, по которому от него бежало обезумевшее стадо коров. Прохоров даже рассмотрел мальчишку-пастуха. Паренек стоял, запрокинув голову, и смотрел вверх. Впереди мутным зеркалом отливало озеро. Самолет прошел над ним, чуть ли не чиркнув шасси по воде, и стал набирать высоту. Прохоров вытер вспотевший разгоряченный лоб рукавом.
– Пока летим, – повернулся он к Илье.
– Думал, нам конец, – бескровными губами прошелестел Фролов.
Михаил слов не услышал, но догадался по движениям рта.
– И я так подумал.
Ливень еще раз хлестнул по стеклам и прекратился. Ветер мгновенно разогнал струи, высушил стекло. Вокруг вновь светило солнце.
«Меняется все, как в калейдоскопе», – подумал Михаил.
– С топливом что? – донесся до него голос Фролова.
– Хрен его знает, – Прохоров кивнул на безжизненную приборную панель.
