– Значит, ты должен был видеть братьев Берри, – сказал он.
– Не знаю, – ответил Салем. – Не помню таких.
– Сейчас вспомнишь, – пообещал Приходько, извлекая из задней дверцы своего джипа моток троса.
Его улыбка не предвещала ничего хорошего. Он взял министра за плечо и потащил его в дальний конец двора.
– Ты куда? – окликнул его Белов по-русски.
Приходько обернулся.
– Тут у меня есть заброшенный бассейн, – пояснил он. – Вода не менялась лет пять. Как думаешь, сколько раз понадобится окунуть господина министра, чтобы развязать ему язык?
– Да я здесь его разговорю, – сказал Белов.
– Предоставь это мне. С радостью попугаю этого говнюка. Мы скоро вернемся. Он переживет пару клинических смертей, а потом выложит все, что ему известно.
– Пусть идет, – сказала Джезла, которая, оказывается, уже кое-что понимала по-русски. – Не надо тебе смотреть, как Остап будет его топить. Ты еще такой молодой.
– Не такой уж молодой, – сердито возразил Белов.
Но тем не менее остался.
* * *
Тананзе с приятелями смотрел фильм в домашнем кинозале, когда личный секретарь по кличке Бимбом склонился к его уху:
– Босс, только что звонил водитель Салема.
– Какого черта? – рыкнул Тананзе, увлеченный приключениями индийского мальчика, очутившегося в открытом океане на утлом суденышке в компании грозного тигра.
Мальчик был такой смышленый, симпатичный. Он потерял во время шторма всю семью, оставшись круглым сиротой. Такой интересный фильм, и вдруг на тебе: звонил водитель.
– Босс, – зашептал Бимбом, – Салем отправился в гости к своей секретарше.
– Он божился, что она уволилась, – сказал Тананзе, не отрывая глаз от экрана.
Индийский киномальчик мочился на парусину, помечая свою территорию. Тигру это не нравилось. Затаив дыхание, зрители ждали, чем это закончится.
– Водитель отъехал по делам, – продолжал секретарь, – а когда вернулся, увидел, как министра сажают в большой ярко-красный «Гранд Чероки». Шведка, у которой он был в гостях, дверь не открывает. Телефон господина министра не отвечает.
На экране тигр обдал мальчика мощной струей собственной мочи, показав, кто в лодке хозяин.
– Почему бы водителю не обратиться в полицию?
– Он обратился. Майор Кулафье выслушал его и перезвонил мне. Дело в том, что джип принадлежит некоему Прьи… – Секретарь потратил не меньше десяти секунд, чтобы выговорить непроизносимую славянскую фамилию. – Прьи… хьо… тье… коу…
– Приходько. – Тананзе справился с задачей лучше, потому что уже слышал это словосочетание. – Союзник русского.
– Да, именно так сказал майор. Он спрашивает, какие меры предпринять.
– Какие меры? – угрожающе переспросил генерал, да так громко, что присутствующие повернули головы, позабыв о происходящем на экране. – Эти белые свиньи похитили министра, владеющего важнейшей информацией! Передай Кулафье, чтобы брал всех своих людей и ехал к Приходько. Пусть уничтожат всех, кого найдут.
– И господина Салема? – уточнил Бимбом.
– Его в первую очередь. Хотя можно и в последнюю, не имеет значения. Главное, пусть спишут все на русских.
– Но они ведь будут мертвы, господин генерал…
– Разумеется, идиот! – гаркнул Тананзе. – Похитили и прикончили нашего министра иностранных дел, а потом погибли, оказывая сопротивление полиции. Что тут не ясного?
– Все ясно, – закивал секретарь, подобострастно пятясь из комнаты.
Тананзе перевел взгляд на экран, где индийский мальчик кормил тигра рыбой, но ничего не увидел. Все его внимание, внешнее и внутреннее, сосредоточилось на одной проблеме.
Она называлась Олех-х Белофф.
* * *
По пути к заброшенному бассейну министр Салех Салем принял очень важное решение. Он решил, что запираться глупо. Все равно долго не выдержать, особенно если этот бледнолицый террорист примется его избивать. Нет! Чтобы избежать мучений и смерти, придется сказать правду. Но не всю. В этом случае Салем не подведет генерала Тананзе, а значит, не настроит его против себя.
Итак, он признается, что братья Берри на самом деле являются братьями Беридзе, о чем похитители и так знают, поскольку разыскивают их. Салем не станет также скрывать, что Берри намерены переместиться в столицу Нигерии, чтобы стать полноправными гражданами этой страны. А вот день вылета из Кампалы в Абуджу лучше утаить. Например, соврать, что близнецам зарезервированы билеты на воскресенье, то есть через два дня. Таким образом, они без помех покинут страну послезавтра, то есть в субботу ночью, а днем в воскресенье русские могут сколько угодно рыскать по аэропорту. Птички, что называется, уже упорхнут. Да и сам Салем будет находиться в каком-нибудь надежном, безопасном месте.
Ему очень хотелось попасть туда, особенно когда Приходько старательно обмотал его запястья тросом, а свободный конец перебросил через толстую ветку дерева.
Дерево склонилось над бассейном, который со временем превратился в небольшой прямоугольный пруд, затянутый ряской. От воды тянуло затхлостью и тухлятиной.
– Умеешь плавать? – спросил Приходько, натягивая трос таким образом, что связанные руки Салема поднялись над головой.
– Да, – машинально ответил министр.
– Ну, так вот, забудь о своем умении. Оно тебе больше не понадобится. Руки-то у тебя связаны, верно?
– Д-да. А з-зачем?
– Не догадался? – удивился Приходько. – Так я объясню. Окуну тебя несколько раз с головой, чтобы ты понял, как плохо быть утопленником. Поехали?
– В этом нет необходимости, – взвизгнул Салем. – Я и так все скажу. Не надо меня топить.
– Надо, Салех, надо, – возразил Приходько с интонацией, непроизвольно позаимствованной из бессмертной гайдаевской комедии.
– Послушайте, я же готов говорить! Братья Берри…
– Тс-с! – Приходько приложил палец к губам. – Все это чуть позже. После небольшой экзекуции. Не то тебе захочется соврать или недоговорить что-то. Так всегда бывает, я знаю. Поверь, у меня в этом деле большой опыт.
С этими словами он поднатужился и вздернул вопящего Салема в воздух. Тонконогое пузатое тело оторвалось от земли, качнулось и повисло над стоячей водой, покрытой растительностью.
– Закрой рот, – весело посоветовал Приходько на прощание.
* * *
Незадолго до того, как министр окунулся с головой в пруд, громадный крокодил – более пяти метров от кончика хвоста до ноздрей на короткой широкой морде – распахнул необъятную пасть, усеянную криво торчащими зубами. Таким образом он вентилировал нутро, растянувшись неподалеку от озера.
