И старые друзья внезапно разразились долго не прекращающимся идиотическим хохотом, вызвав удивление и беспокойство метрдотеля кабака.
– Что-то радостное празднуете, господа? – любезно поинтересовался он, подойдя к ним.
– Ага! Поминаем этого идиота! – утирая выступившие слёзы, ответил Зотов, кивнув на своего товарища.
– Э-э-э… Ещё чего-нибудь желаете?
Они заказали ещё водки. И закуски, разумеется.
Семёнов умер после первого же курса химиотерапии. Даже не успев попрощаться с женой, которой сообщил, что ему «надо немного подлечиться», категорически запретив другу ставить её в известность, от чего именно. Единственное, о чём Семёнов переживал до последнего мгновения, так это о том, «как же теперь Лиза?» Лиза чуть не убила Зотова, впала в депрессию и похудела на двадцать килограммов за месяц. Всю жизнь она мечтала быстро похудеть. Бойтесь своих желаний. Зотов подарил ей щенка. Купил на птичьем рынке, не стал заморачиваться с «элитными питомниками». Как-то вечером Лиза уже собрала все имеющиеся в доме таблетки и, достав из холодильника бутылку своего любимого вина, приготовилась её выпить вприкуску с антидепрессантами, снотворными, препаратами дигиталиса и всем остальным арсеналом домашней фармакопеи, за исключением активированного угля. Но у маленького бассет-хаунда начался понос – и он, жалобно поскуливая, посмотрел на неё такими глазами, что… Лиза спасла его от чумки, а болезнь щенка – вытащила Лизу из депрессии. Невестка на Лизу обиделась. Потому что жена сына добросовестно пыталась помочь Лизе, чуть не каждый день после похорон привозя маленькую Семёнову к бабушке. Но та бабушку только раздражала.
– Твоей матери пёс главнее нашей дочери! – пилила она Семёнова-младшего.
– Заткнись! – добродушно кидал тот жене-пигалице с высоты своей фенотипически безусловной доминанты. – Да хоть сверчок за холодильником. Главное, что выкарабкалась.
Но бабы – гнусное отродье. Невестку не волновало, что свекровь выкарабкалась. Очень даже может быть, что в глубине своей души она как раз надеялась на обратное. Гоня подобные надежды и желания прочь (или – загоняя их поглубже). У свёкра и свекрови была трёхкомнатная квартира в историческом центре Москвы, доставшаяся старшему Семёнову от родителей. И если бы свекровь не выкарабкалась, то… Ох, нехорошо так думать, нехорошо! А теперь она выкарабкалась – и найдёт себе мужика. Здоровая, тварь. Высокая, красивая, её сорок пять ей никак не дашь. Теперь она, гадина, – стройная дама с собачкой и крутой недвижимостью. И дачей в ближнем Подмосковье! Найдёт себе мужика – и хрен сыну и внучке что достанется. Это как дважды два. Хорошо, конечно, что выкарабкалась, но всё же…
– Пусть она тебя в свою квартиру пропишет, – таская туда-сюда маленькую дочурку на руках между диваном и телевизором (на диване возлежал Семёнов-младший, по телевизору транслировался футбольный матч), – ныла Лизина невестка своему муженьку.
– С какой такой радости? – спокойно и скорее риторически, нежели заинтересовано вопрошал сын покойного. – У меня своя есть.
– Не у тебя, а у нас! – взвизгивала жёнушка, и уже было успокоенная дочурка начинала пищать.
– Дай сюда!
Семёнов-младший отбирал у жены дочь, подбрасывал, агукал и, в конце концов, укладывал себе на живот, где та, насмеявшись и нагулившись, удовлетворённо засыпала.
– У нас, у нас, – примирительно шептал Семёнов, пытаясь рассмотреть за маячившей женой перипетии футбольного матча. – Напоминаю тебе, что нам эту квартиру мой папа купил. Эта – у нас. Мамина – у мамы. И она вольна с ней делать всё, что заблагорассудится.
– О дочери хотя бы подумай!
– Нашей дочери надо жрать, беспрепятственно пукать и спать! Для этого ей созданы все условия. Так, всё, съебалась на кухню! – начинал свирепо шептать Семёнов-младший жене, ласково прижимая к себе мирно спящую дочурку.
И та беспрекословно подчинялась. Достаточно изучив добродушный, но временами гневливый нрав здоровенного мужа, она точно знала, за какие флажки не стоит переть.
Смерть такого человека, как Семёнов-старший, всегда трагедия для семьи. Особенно смерть скоропостижная. Смерть, к которой никто не сумел подготовиться. Такая смерть, которая не изматывает многочисленными посещениями врачей, привычкой к стационарам с их тягостным запахом дезрастворов, не приучает привычно держать удар перед очередными диагнозами, не присылает извещений в виде муторного запаха лекарств и затухающей плоти в доме, – страшна, как лобовое столкновение с дальнобойной фурой. Это не та смерть, которую ждут. Не та, которая «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас», когда родня делает скорбные лица, про себя молясь лишь об одном (и долевое участие в мраморном памятнике уже подсчитано в соответствии с полученным от умирающего бонусами). Внезапная смерть – сильнейший шок. Для тех, кто любит по-настоящему. Но, как и в случае любой смерти, все, кто не умер – живут дальше. Татьяне Георгиевне Мальцевой был очень хорошо знаком подобный шок. И когда она узнала обстоятельства смерти Семёнова – её вывернуло наизнанку. В буквальном смысле слова. Она еле успела добежать до умывальника. Хорошо, что Панин рассказал ей эту историю у себя в кабинете. Хорошо, что в кабинете Панина после очередного ремонта появился комфортный санузел.
– Боже, что с тобой?! – перепугался Семён Ильич. – Ты же с ним была всего лишь шапочно знакома! Ты не отравилась?
– Отравилась.
Мальцева упала на колени перед унитазом, и её капитально вывернуло ещё раз. Желчью.
– Что ты ела? – озабоченно спросил Панин, приведя её в порядок и уложив на диван. – Хотя, судя по рвоте, ничего. И уже давно, – строго посмотрел он на неё.
– Я отравилась смертью. Когда мне сообщили, что Матвей…
– Боже мой, сколько лет прошло! Пора уже просто жить дальше!
– Панин, я просто живу дальше. Ты это прекрасно знаешь, – слабо улыбнулась она. – Но «тело помнит». Я не властна над патофизиологией организма. И – да – знакома я с Анатолием Васильевичем Семёновым была шапочно. Но я видела его с женой на нескольких мероприятиях. Жаль, что «умерли в один день» бывает только в сказках. Свари мне крепкий кофе.
Смерть заведующего урологией всколыхнула всю больницу. Во-первых, своей скоропостижностью. Вчера ты поздоровался с коллегой в приёме, а завтра уже стоишь на кладбище и сидишь за поминальным столом. Во-вторых, гротескной, чудовищной нелепостью: один из лучших специалистов-урологов пропустил злокачественную онкологию собственной простаты. Бездумно, безголово, безответственно разменял на авось и на ежедневную круговерть никогда не иссякающей текучки свою собственную единственную жизнь. В-третьих, крупное отделение осталось обезглавленным. Отличное, доходное, «жирное» отделение.
На удивление, сверху никого не спустили. Главврач предложил заведование Зотову.
– Не могу, – коротко ответил Николай Николаевич главврачу.
– Почему?!
Тот ненадолго задумался.
