— Боюсь, чуть поздновато.
Ники отпустила мою руку и с совсем необычной для нее неловкостью отвернулась. Она явно нервничала. Похоже, наша сегодняшняя встреча была для нее ничуть не менее сложной, чем для меня. А может, вся эта сентиментальная поза не более чем расчетливая игра, чтобы я, тут же забыв обо всем, что произошло, и сейчас принял ее за ту самую девушку, которая некогда якобы мечтала выйти за меня замуж? Ники предала меня, и из ее весьма необычной манеры поведения постепенно становилось все более и более ясным — она об этом тоже не забыла! И если раньше я привык, как само собой разумеющееся, считать абсолютно естественным ее совершенную манеру поведения и, мягко говоря, полное отрицание даже малейшей возможности собственной неправоты, то теперь видеть ее явную неуверенность, причем на ее собственной территории, означало только одно — в моих глазах Ники, увы, утратила свой былой и, вполне возможно, ложный имидж величавой неотразимости. А может, его никогда и не было? Иллюзии, только иллюзии... Она и должна была чувствовать себя виноватой. Каким-то непонятным образом уничтожила Кена, принесла несчастье всей нашей семье Дин. Слава богу, теплота, которую я вдруг, ожидая и одновременно боясь этого, почувствовал к ней, скоро испарилась. Слава богу!
Очевидно, Ники интуитивно поняла это, потому что, решив покончить со своей игрой, тут же повернулась и с уже совсем не искренней, чисто светской улыбкой произнесла:
— Ты выглядишь на редкость великолепно, Геван.
— Я же теперь всего-навсего пляжный мальчик, ты же знаешь. Веду здоровый образ жизни, наращиваю мышцы, улучшаю свой внешний вид и не думаю ни о чем другом.
— И не позволяешь себе никаких отклонений? Даже мартини? Молодец! А вот я позволяю. Особенно в последние дни.
Это невольно заставило меня вспомнить о чудовищных смесях, которые она когда-то любила делать для нас.
— Позволяешь? Прекрасно, тогда подтверди это.
Я сидел, наблюдая за тем, как она хлопочет у мини-бара на колесиках. На какое-то время в гостиной воцарилась полная тишина, которую нарушали только звуки легкого позвякивания ледяных кубиков в бокалах. Она отмеряла пропорции напитка с напряженной тщательностью маленькой девочки, затем со столь же серьезным выражением лица взболтала все в шейкере, разлила по бокалам и принесла их к большому низенькому столику. Я встал, взял из ее рук бокал, чуть отхлебнул из него.
— Теперь это выходит у тебя намного лучше, чем раньше.
Она молча, как бы благодарно кивнула, села напротив со своим бокалом в руке. Мы оба старались не переступать черту формальных, но достаточно вежливых отношений. Будто понимали, что идем по разным сторонам гибельной пропасти.
— У тебя очень милый дом, Ники.
— Да, но, на мой взгляд, слишком большой. Впрочем, Кен всегда хотел иметь по-настоящему большой дом. Скорее всего, я его продам.
— И что потом?
— Наверное, уеду. Пережду немного, пока все... как бы это сказать, станет на свои места. Затем вернусь. Стэнли считает, что мне следует, как он говорит, «более активно заниматься делами компании».
Снова последовало долгое молчание. Крайне неудобное, напряженное, тягостное, полное скрытой тревоги молчание... Ее новая прическа нравилась мне больше, чем прежняя. С одной стороны, она делала ее лицо более хрупким и по-своему более привлекательным, а с другой, напротив, создавала впечатление какой-то неискренности, даже некоторой ложности образа.
— Тебе нравится Флорида, Геван?
— Очень.
— Собираешься туда вернуться?
— Да, конечно.
Ники молча отпила из бокала. Затем нахмурилась:
— Знаешь, если мы будем продолжать в том же духе, то можем говорить, говорить и говорить, так ничего и не сказав друг другу.
— Да, но зато так надежней.
Она, прищурившись, посмотрела мне прямо в глаза:
— Думаешь? Ладно, тогда скажу я. Мне вообще не надо было выходить замуж за Кена. Вообще!
— Тебе не следует выходить из образа, Ники. Во всяком случае, пока, — сказал я. — Не забывай, ты ведь убитая горем вдова.
— Да, я причинила тебе боль, я знаю. Очень сильную боль.
— На самом деле?
— Не надо отвечать ударом на удар. Только не сейчас. Может быть, чуть попозже, но только, пожалуйста, не сейчас. Вот что я хочу тебе сказать....
— Слушаю.
— Наш брак был большой ошибкой, я поняла это уже через шесть месяцев после свадьбы. Но Кен искренне любил меня, а я уже успела причинить боль слишком многим людям, поэтому изо всех сил старалась сделать его счастливым.
— Боюсь, не очень успешно, Ники. Мягко говоря. Во всяком случае, судя по тому, что мне довелось слышать...
— Значит, тебе прекрасно известно, каким он был последние несколько месяцев. И я ничего, поверь, совсем ничего не могла сделать, Геван. Господи, как же я старалась! Но он... он догадывался, что все совсем не так, что я просто притворяюсь... делаю ему что-то вроде одолжения. Хотя я никогда, ни разу не сказала, даже не намекнула, что сожалею о своем замужестве.
Я поставил пустой бокал на стол и отодвинул его в сторону.
— Что само по себе вызывает забавный вопрос, Ники. Зачем же ты вышла за него замуж?
— Честно говоря, Геван, долгое время я сама не понимала, как это случилось, почему я сделала эту ужасную вещь по отношению к тебе... к нам обоим. У нас ведь все было так хорошо. Просто прекрасно. Нельзя было так поступать. Увы, я только потом это поняла. Слишком поздно.
— При помощи диаграмм?
Она наклонилась вперед:
— Мы с тобой оба сильные люди, Геван. По-своему, может, даже слишком сильные. Желаем всегда быть только хозяевами положения и, как ты бы сказал, все решать самостоятельно. Кен был намного слабее. Ему нужна была я, нужна была опора в жизни, наверное, даже кто-то вроде матери. Тебе я такой никогда не была нужна. Вообще! А ему — да. У него это было написано на лице.
— А у меня, значит, нет.
— Не совсем так. Все началось так странно, как бы застало нас врасплох. Мы ведь совсем не ожидали, что так случится. А потом все дальше и дальше. Обратного пути, казалось, уже не было, и у нас не оставалось иного выхода, кроме как найти время и место, чтобы сказать тебе об этом. Мы собирались сделать это как раз в тот вечер, когда ты неожиданно пришел и... все увидел. Я никогда не забуду ни тот вечер, ни твоего взгляда, Геван.
— Вообще-то моя память тоже хранит эти воспоминания, Ники. Четко и, думаю, навечно.
— Знаешь, я слишком долго тебе врала, Геван, и сейчас хочу быть с тобой честной. До конца честной. Хочу сказать тебе все как есть. Мне его не хватает, очень не хватает. С ним было хорошо, иногда даже очень хорошо, но я его не любила, поэтому без него мне совсем не так, как без тебя, Геван. Мне трудно, поверь, очень трудно глядеть на тебя, говоря эти слова, но... но даже если бы не этот дурацкий, нелепый несчастный случай, мы с Кеном рано или поздно, но все равно разошлись бы, и тогда... тогда, дорогой, я в любом случае прибежала бы к тебе и на коленях умоляла бы о прощении. На любых условиях, лишь бы ты принял меня назад. Сейчас я говорю честно, Геван. Еще раз прошу, поверь. — Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. — Я приползла бы к тебе, Геван.
