По широкой, до краев заполненной паломниками дороге Гвоздь и его спутники подходят к внешнему ободу Храма: над их головами нависает широкая, кажущаяся нерушимой лента моста, справа возвышается храмовня, посвященная Кабарге Остроклыкой, слева — храмовня Нетопыря Порхающего. Звенят колокола, трубы и флейты терзают воздух криками обезумевших птиц, барабаны — как грохот горного обвала, — и флаги, сотни, тысячи флагов развеваются по ветру, большие, маленькие, треугольные и квадратные, шитые золотом и серебром, изумрудные, алые, черные, желтые, белоснежные — они стаей бабочек норовят взлететь и унестись в небо, чтобы присоединиться к воздушным змеям, которые парят над каждой из храмовен: Кабарга, Нетопырь, Муравей, Лягушка, Стрекоза… — и так весь Сатьякал!
Вслед за другими паломниками Гвоздь, Матиль и Айю-Шун с Дальмином пересекают «межспицевое» пространство исполинского колеса, огибают Храм и выходят за пределы обода, на дорогу, которая ведет к Лимну. Оттуда вот-вот должны выехать первые люди королевства, лучшие из лучших, властители земные, они помолятся в Храме и отправятся навстречу процессии, которая в полдень выйдет из обители Алых Букв. Встретятся на полпути к Храму, и власть имущие преклонят колени в знак повиновения Сатьякалу, а потом с князьями Церкви возглавят шествие и все вместе, со священными реликвиями, войдут под своды Храма.
Пока Гвоздь вкратце объяснял Матиль, что должно произойти, в передних рядах уже закричали: «Едут! Едут!» Они вчетвером стоят в толпе справа от дороги; за головами паломников, по ту сторону от нее, видно озеро с двумя-тремя рыбачьими лодками на горизонте; Ллусим блестит в лучах солнца, и блики бьют Гвоздю прямо в глаза. Он ставит ладонь козырьком… «Подсади!» дергает за рукав Матиль — усаживает ее себе на плечи и поворачивается туда, откуда должна появиться процессия.
И снова прикрывает глаза ладонью — так слепят расшитые золотом одежды и сияющие доспехи тех, кто едет сейчас к Храму. Отряд воинов-«сколопендр» спешно и сурово спихивает зевак к обочинам, настоятельно рекомендуя там и оставаться. Отсюда это почему-то напоминает именно движение многоножки: воины, подобно ротовым сегментам, отодвигают людей с дороги, встают вдоль нее, оттирая народ подальше (и похожи в этот момент на множество сколопендровых ножек), а потом, когда процессия проезжает, они смыкаются позади, а за ними смыкается толпа.
Но, конечно, самые главные здесь те, кто едут в центре. Обычно в шествиях принимает участие и король, однако в этом году он прислал вместо себя верховного иппэаса и нескольких графов, занимающих при дворе достаточно высокое положение. Сейчас они гарцуют на высоких тонконогих скакунах и щедрыми горстями швыряют направо и налево монеты. Едва лишь строй «сколопендр» смыкается за ними, как паломники бросаются подбирать «когти», «плавники», «очи» — иногда дело доходит до драк и смертоубийств, но процессия к тому времени уже оказывается далеко.
Гвоздь только успевает порадоваться, что по совету Дальмина они встали подальше от обочины, на небольшом холме, где народу, правда, хватает, зато всё хорошо видно и не рискуешь быть затоптанным бесноватой толпой.
— Здорово! — захлебывается от восторга Матиль. — Ухтышка! А это кто такие?
— Действительно, — (запоздало удивляется Рыжий) — а это кто такие?!
Перед строем воинов-«сколопендр» вдруг возникают вооруженные люди, они о чем-то переговариваются сперва с капитаном стражников, потом трех пришлецов пропускают внутрь кольца оцепления, предварительно отобрав мечи. Остальные новоприбывшие стоят, где стояли, полностью игнорируя нацеленные на них арбалеты и луки.
— Бьюсь об заклад, — ворчит Гвоздь, — что эта часть церемонии исполняется впервые.
Само собой, спорить с ним никто не торопится.
* * *
— А это кто такие? — раздраженно спросил Камэн Свендирэг, верховный иппэас Иншгурранского королевства. Сухощавый и высокий, словно жердь, он всю дорогу от Лимна недовольно крутил свои длиннющие усы и пренебрежительно молчал. Сыпнул пару раз монет в толпу, потом заскучал и дальше ехал с кислой миной на лице.
Ларвант Тулш, которому выпало встречать и сопровождать иипэаса до Храма, успел проникнуться искренней антипатией к Свендирэгу и искренне же радовался, что Эйстеннское эпимелитство находится далеко от столицы. До этого он видел Камэна всего-то пару раз, зато сегодня налюбовался досыта. Кривя тонкие губы, патт сдерживался, чтобы не сболтнуть какую-нибудь грубость, и старался лишний раз иппэаса не провоцировать.
— Я спрашиваю, кто это такие?!
— Полагаю, очередные просители о милостях. — Тулш и сам понимал, что это не так. Просители ведут себя иначе и не заявляются столь хорошо организованной, вооруженной толпой. — Сейчас капитан выяснит.
Тот уже бежал к всадникам, округлив глаза и отчаянно потея.
— Они утверждают… простите, господин, но они утверждают…
— Дальше, дальше, — махнул рукой Свендирэг. — Ну утверждают — и что?
— Что они люди графа Неарелмского.
— Ты, часом, не ослышался, солдат?
— Н-нет, господин. Я переспросил даже. Говорят, именно графа Неарелмского.
— То бишь самозванца, поскольку такого графства, как Неарелм, не существует, — процедил верховный иппэас. Ларвант Тулш представил, как тот мысленно отправляет в карательный рейд по Вольным Землям несколько отрядов легковооруженной конницы — дайте только вернуться в столицу!
— Ну и чего же хотят самозванцы?
— Говорить с вами, как с представителем короля.
— Это уже интересно! — Глаза Свендирэга заблестели в предвкушении забавы. — Пусть-ка двоих-троих приведут сюда да без оружия, болваны! Значит, — пробормотал он себе под нос, — «граф Неарелмский»? Заня-атно…
Ларвант Тулш промолчал. Вне всяких сомнений, эти люди понимают, что им грозит. Тогда почему?..
Неожиданно Тулш почувствовал боль в желудке, резкую и клокочущую. Она тотчас прошла, но ощущение… очень знакомое было ощущение.
Он привстал на стременах и медленно осмотрел толпу по обе стороны дороги, понимая, что ни малейшего шанса на успех нет. Камэн и трое неарелмцев о чем-то говорили, но он не обращал на них внимания.
И шарил, шарил, шарил взглядом по лицам…
* * *
Люди, которых пропустили к верховному иппэасу, сперва отвечали на его вопросы (насколько мог видеть отсюда Гвоздь, заданные отнюдь не с доброжелательным выражением лица), затем один из них, поклонившись, подал господину Свендирэгу какой-то сверток. Иппэас развернул его, пробежал глазами по тексту, засмеялся и, разорвав пополам, швырнул под ноги просителям.
Те никак не ответили — не успели, вмешался патт, глазевший до того по сторонам. Развернув коня так, чтобы встать между просителями и иппэасом, он сперва что-то яростно шепнул последнему, потом повернулся к тем троим…
В это время впереди процессии, где стояли остальные нежданные пришлецы, возникло какое-то движение и взвились крики, слышные даже здесь.
