А вон та деваха, что изготовилась перебегать улицу в
неположенном месте, доберётся ли она до середины Днепра… то бишь улицы Ленина?
Не угодит ли вместо свидания, на которое наметилась, судя по боевой раскраске и
лучащимся глазам, в мрачную хронику дорожно-транспортных происшествий?
А вот уж кто точно может проснуться завтра поутру где
угодно, так это гражданин, который открыл дверцу «Волги», впустив в салон
морозное облако, и заползает сейчас на переднее пассажирское сиденье. Появление
этого гражданина прервало вялые таксёрские умствования Петра.
– Ну что, едем? – поправив зеркало, спросил Пётр.
– Блин, ну что за непруха! Как сговорились все! Одна в
ночную смену ишачит, денег ей, вишь, не хватает, другая переехала и не
оставила, зараза, ни адреса, ни телефона, – растирая прихваченные морозом
ладони, сперва пожаловался на облом пассажир, с которым Пётр объезжал уже
второй адрес. – Вот чего… Давай, шеф, до угла Кутеванова и Каландаришвили.
Тормознёшь у «Двадцати четырех часов». Знаешь?
Пётр философски кивнул: хоть в Москву, голуба, лишь денежки
платил.
Магазин, известный по антиалкогольным временам. Раньше, в
дочубайсовскую эпоху, лабаз в народе звали «огурцом» – за ядовито-зелёные
стены. И ух как сотрясались эти стены, когда на них девятыми валами
накатывались волны из крепких мужских тел! Потому что в другие магазины
вино-водочную продукцию подвозили крайне нерегулярно, или же не завозили вовсе
– спасибо Егору Кузьмину и Михаил Сергеичу, – а в этом почему-то с подвозом
всё обстояло пучком. И сшибались каждый шантарский день в беспощадной игре,
здорово смахивающей на регби, суровые, небритые, пропахшие потом и табаком
мужики. Случись, кстати говоря, тогда возле лабаза короли натурального регби –
скажем, какие-нибудь ирландцы, какие-нибудь «Дублинские буйволы», то затоптали
бы их, как котят. Куда ирландцам против озлобленного русского мужика, у
которого трубы горят лесным пожаром!.. А нынче нет очередей, и стены лабаза уже
не зелёные, да и у народа сегодня другие огорчения и другие развлечения…
– Возьму два пузыря, – делился планами
пассажир, – махану к Лёньке. Это мой братан двоюродный. Он, конечно,
придурок, и подерёмся с ним, это уж как водится, ну да ладно… Всё ж таки год с
ним не виделись. Я ж, командир, на Камчатке год торчал. Теплостанцию мы там
строили, которая работает от гейзеров, слыхал, поди? Я-то сам мастером…
И полилась, как вода из крана, очередная история про
житуху-бытуху, подобных которой каждый таксист за смену выслушивает море
разливанное. Чего только за эти годы не надудели в уши пассажиры! От леденящей
правды, которую, может, лучше бы и не слышать, до выдумок, перед которыми сам
барон фон Мюнхгаузен снял бы шляпу. Не говоря уж про заунывные расскажи о
повседневных бедах и тяготах. Это ж на Западе народ за такими делами таскается
к психоаналитикам. А нашим-то чего переплачивать напрасно, пока есть случайные
попутчики в поездах, алкаши в разливухах и таксисты. Выливай на них помои своей
души…
От магазина «Двадцать четыре часа» до машины Петра
затарившийся пассажир так и не добрался. Его перехватил по дороге какой-то
медвежьей комплекции тип в распахнутом пуховике.
Объятия, похлопывания по плечам, раскрытый напоказ пакет, из
которого блеснули водочные пробки и вот – камчатский мастер обрёл собутыльника,
а Пётр потерял пассажира. Хорошо хоть, рассчитаться успели.
Вот так: не попадись клиенту по дороге хрен в пуховике,
задержись Пётр где-нибудь на светофоре, выйди клиент из магазина чуть позже… ну
и так далее. Однако у случайностей своя сволочная программа, которая в
очередной раз подтвердила тезис о непредсказуемости любых планов на вечер или
на ближайшие пять минут, тезис во всю живёт и здравствует.
Так вот этот долбаный тезис поменял планы самого Петра. А он
был бы не против объехать ещё десяток адресов и, честно говоря, уже на это
настроился. Таких клиентов, как камчатский мастер, Пётр любил. Да и какой
таксист их не любит – мужиков с деньгами на кармане, вдобавок охваченных чисто
русской маетой поисков компании на вечер. Но – не судьба. И надо крутить по городу
километры, выискивая новых пассажиров, план делать.
Возле «ночника» на улице Советской таксомотору замахали с
тротуара. Двое парней в чёрных кожанках и лыжных шапочках. Пётр оценил парочку
как опасную. И проехал мимо. Ну их в пень, ещё, бляха, свежи воспоминания об
удавочке. Был недавно такой случай с удавочкой, накидывали.
Один урод, вроде почтенного возраста, вроде вполне
законопослушного вида заказал доехать до дачного посёлка Серебряный ручей, что
в десяти километрах от Шантарска. Хороший заказ обернулся проволочной петлёй на
шее. И, блин, ничего не сделаешь, не дёрнешься-не рыпнешься, когда металл,
взрезаясь в кожу, давит на кадык. Сиди пень пнём, косись в зеркало, держи руки
на руле и гадай, чего дальше будет… Но, в общем, тогда обошлось. Урод ограничился
тем, что выгреб выручку, открыл дверь и, оставив удавку на память, удрал в
ближайший лесок.
Глянув на часы – десять сорок, – Пётр решил смотаться к
кабаку «Беличий глаз». Тот закрывается в одиннадцать, посетители вот-вот начнут
расходиться, а народ там собирается, главным образом, безлошадный – это вам не
бандюганско-чиновничий ресторанец «Шантара». До шалмана отсюда катить недалече:
с Каландаришвили сворачиваешь в переулок Хлопова, потом по безымянному мосту,
перекинутому через Лысый овраг, потом вдоль парка Независимости, выезжаешь на
проспект Смирнова и вот ты у «Беличьего глаза».
В переулке Хлопова под колёса чуть было не угодил какой-то
алкаш. На безымянном мосту машину Петра облаяла собачья стая. Зато вдоль парка
Независимости ехать было одно удовольствие: односторонка, свободная от людей и
попутных машин, хорошо освещённая почётным караулом фонарей… Ё-моё, а это что
такое?.. Твою мать!..
Ограда парка была неразличима во мраке. Также уличный свет
не доставал и до памятника пионерам-героям (парк Независимости в прежней жизни
звался парком 50-летия ВЛКСМ), который находится между улицей и оградой. Но
сейчас занесённое снегом гранитное подножие памятника выхватывал из тьмы свет
автомобильных фар.
И если бы только это одно он выхватывал…
Ещё же на снегу возле автомобиля («мерседес» – отстраненно
зафиксировал Пётр) лежали в разных позах три человеческие фигуры. И вокруг них
чёрные точки на белом снегу – хотел бы Пётр, чтоб это была не кровь, но что ж
тогда ещё?..
Такси поравнялось с памятником, и Пётр, сам не зная зачем,
сбавил скорость. И разглядел в руках у безжизненно завалившегося на капот
человека пистолет с навинченным глушителем, а в двух шагах от водительской
дверцы – бесхозно валяющийся короткоствольный автомат. Водила, он же четвёртая
жертва трагедии, упал лицом на руль напротив пулевых отверстий в лобовом
стекле. «Ну да, – пришло Петру на ум, – такие места как раз и
выбираются под стрелки. Безлюдно, чужие машины издали видать…»
Почему он сдал назад, а не врезал по газам? Да хрен его
знает! Ведь таксёрская сущность взывала к осторожности, взывала не искать на
жопу приключений… Наверное, виновата во всём вторая, армейская сущность. Или же
дело решило то, что один из лежащих на снегу людей пошевелился: подтянул руку к
животу, судорожно перевернулся с боку на бок, выгнулся дугой и вновь обмяк…
