Ну а теперь уж нечего дрыгалами ногать, раз вляпался, как
трактор в болото. Раз уж влип, раз уж пошла такая пьянка – придётся жать педаль
до упора, придётся лишь на финише узнать, чем тебя наградят: зелёненькими
медалями с президентами или бетонной плитой в районе новостроек.
Когда он вырулил на Загородную улицу, то не удержался от
громкого выдоха: «Фу-у-у, блин, пронесло!» Хоть с одной напастью подфартило:
избавил бог от ментов проклятых. Улица, она же финишная прямая,
просматривается, как вошь под микроскопом, до самой своей дальней оконечности,
куда Петру и надобно. И ничего даже отдалённо похожего на ментов в обозримости
не отсвечивает. Да ментов здесь отродясь не случалось. Какое счастье им тут
караулить! Окраина города, разве старух штрафовать за превышение скорости движения
к собесу, да старичков арестовывать за не правильное ношение кефира в авоськах…
Это был самый что ни на есть пригород Шантарска, где пока
здравствовал частный сектор, ещё не изничтоженный высотным домостроительством.
И больничку, на которую нацелил его уголовный подранок в кашемировом пальто,
Пётр знал. Знал, к счастью, лишь как архитектурную достопримечательность.
Нередко доводилось проезжать мимо – лечебница стоит аккурат на выезде из
города. И каждый раз Пётр отмечал про себя, что если уж доведётся загреметь в
больницу (тьфу-тьфу), то нечего искать лучшего варианта. Тихое зелёное место с
видами на сопки – санаторий, а не больница…
Он ехал мимо высокой решётчатой ограды, за которой отбывали
пожизненное заключение разлапистые старые ели и сосны, прикрытые сейчас
снежными масхалатами. Широкие аллеи открывали обзор на двухэтажные корпуса,
отгроханные в том архитектурном стиле, который ни с каким другим не спутаешь,
получившим название сталинский. Принадлежащие к той же, великой и трагической
эпохе, в саду коченели статуи пышнотелых колхозниц со снопами и рабочих с
мускулатурой терминаторов. Промелькнул сугроб, в котором угадывался фонтан в
форме пятиконечной звезды.
Сейчас, посередь зимы, кузница здоровья смотрелась зело
соблазнительно – есть в тишине зимнего парка своя особая прелесть, зовущая к
покою, зовущая оставить всякую суету сует и предаваться прогулкам по хрустящему
снегу аллей и мыслям о вечном. Хоть самого себя калечь и стучись к айболитам –
дескать, приютите на неделю, Христа ради, дайте отдохнуть от таксёрской пахоты,
от жены, от тёщиного брюзжания, от пива по субботам, от соседей снизу, от
соседей сверху, от программы телепередач, от шума и грохота.
Под такие мысли Пётр доехал до центрального входа. Возле
распахнутых настежь чугунных ворот перетаптывались, выдыхая пар, двое крепких
парнишек в коротких кожанках. Они давно уже махали руками, издали завидев
машину, типа поторапливали. «Не по морозу у гоблинов куртяхи. Выгнали шестёрок
из тёплых тачек. И не вякнешь, на КЗОТ не сошлёшься», – позлорадствовал
Пётр.
Хотя в его ли подвешенном положении злорадствовать на чей-то
там счёт!
Он притормозил в воротах, хотел опустить окно, спросить –
чего, мол, куда везти вашего пахана, кто будет принимать ценный груз. Но
пехотинцы криминального фронта распрыгались, раскричались, будто их ожгли
казацкой плетью.
– Ко входу! Живее, твою мать, чего встал! Гони! К дому
давай! К крыльцу!
«Могу к дому, могу в морг. Могу по счётчику, могу как
договоримся». Оставив присказку в уме, Пётр направил «Волгу» в больничные
владения. Один из членов комитета по встрече остался запирать ворота, другой
побежал следом за машиной.
Пётр по кругу объехал огромную клумбу, на которую сваливали
с дороги снег, превращая её в небольшой монгольский курган, подъехал к широкому
крыльцу, припарковался, как к пристани, к массивной нижней ступени,
пристроившись в хвост двум автомобилям («волъвешник» и «БМВ», с тоской отметил
Пётр, как же тут обойдёшься без тоски, когда хорошие машины невольно пробуждают
зависть и классовую ненависть).
Дверцы машин стали распахиваться тогда, когда Пётр огибал
клумбу. Из дорогих тачек выбирались люди разного возраста, роста, ширины и
одетые вроде не в униформу, но в чём-то неуловимо одинаковые. Явно
присутствовала некая общестъ и одновременно инакость в жестах, в движениях, в
лицах, во взглядах. Пётр затруднился бы сказать, в чём именно она заключена,
но, несомненно, она имела место.
Ещё же, подъезжая к крыльцу, Пётр заметил, как отворилась
неприметная дверь в стене больничного корпуса и оттуда выскочили с носилками на
мороз двое бугаёв в белых халатах, накинутых на фуфайки. За ними вышел, прикрыл
дверь и засеменил следом, помахивая чемоданчиком, невысокий, круглый человек
отчётливо еврейской наружности. Сразу видно – доктор.
Остановив машину у крыльца, Пётр выбрался наружу, открыл
заднюю дверцу и отступил в сторону. Всё, финита, его миссия окончена.
Такси от него тут же закрыли широкие спины, кто-то забрался
в салон, кто-то сразу же принялся куда-то названивать по мобильному, на Петра
обращали внимания не больше чем на его потрёпанную «Волгу», всё внимание –
исключительно своему пахану, люди переговаривались, и не раз прозвучало имя
Пугач. «Какое к ядрене фене имя, – поправил себя Пётр, – кличка,
кликуха, прозвище».
Пожалуй, можно было не ошибиться и с предположением, кому
принадлежала эта кликуха.
– Что же вы сюда заехали, идиоты узколобые!
К двери надо было! Ну отойди же ты! – непреклонно и с
некоторой брезгливостью, как менты расталкивают зевак на месте происшествия,
доктор отпихивал со своего пути к машине помехи в кожаных куртках и драповых
пальто. – Ух, бестолочи! Ну в первый раз, что ли?! Теперь переть лишние
тридцать метров, а переть – значит растрясти. Или предлагаете по ступеням в
гору тащить, а потом ещё через весь холл?
– Да это пацаны путём не втолковали водило, куда-чего,
малость офигели парни от сегодняшних пенок, – стал оправдываться некий
субъект в длинном кожаном пальто, с лысой, как глобус, и ничем не покрытой
головой, а прибежавший от ворот один из тех пацанов, о ком говорилось, слушал
молча и пытался отдышаться. – Может, сказать, чтоб типа сдал назад?
– Да чего уж теперь, уже без разницы, мы всё равно
выскочили, теперь быстрее выйдет на руках донести, – громкий докторский
голос доносился уже из машины. – Нет, право, ваш… коллектив, весь причём,
поголовно, надо лечить электричеством. От разжижения мозгов и умственной
анемии, пора, давно пора. Если б были чуть поумнее, не попадали бы ко мне на
стол через день. А то один, то другой…
Докторское брюзжание становилось всё тише. Видимо, он с
головой ушёл в обследование раненого и стало ему не до бурчания. «Похоже, док
не одного авторитета вытащил, откачал или склеил по кускам, – отстраненно
подумалось Петру, оставленному в одиночестве, – и заслужил право поливать
всех направо и налево, невзирая на звания и боевые заслуги на криминальном
фронте… А вообще, следует признать, занятная больничка. Никаких тебе следов
недофинансирования вроде там облупленного фасада, сломанных скамеек или
негорящих лампочек. Наоборот, ухоженное заведение. Дорожки расчищены, больше
половины окон – стеклопакеты, вона, собственная котельная дымит на славу,
топлива не жалея. По всему выходит, не полечиться здесь простому таксёру, чем
он не заболей. И простому чиновнику тоже не полечиться, и простому бизнесмену.
Может быть, и просто за деньги здесь не подлечиться, сколько ни предлагай…»