— Ты так считаешь? — спросил Хори.
— Да, — энергично тряхнула головой Ренисенб, — да. Я знаю, о
чем говорю. Послушай, Хори, когда я вернулась сюда к вам и сказала, что все в
доме осталось по-прежнему, даже ссоры между Сатипи и Кайт, это была правда. Их
ссоры. Хори, были не настоящие. Они были для них развлечением, заполняли досуг,
женщины не испытывали друг к другу неприязни. Но теперь все стало по-другому.
Теперь они не просто ругаются, теперь они на самом деле стараются оскорбить
друг друга и, когда видят, что цель достигнута, искренне радуются! Это страшно,
Хори, страшно! Вчера Сатипи так разозлилась, что воткнула Кайт в руку длинную
золотую булавку, а два-три дня назад Кайт опрокинула тяжелую медную кастрюлю с
кипящим маслом Сатипи на ногу. Сатипи целый вечер бранит Яхмоса — ее слышно во
всех покоях. Яхмос выглядит усталым и задерганным. А Себек ходит в деревню,
знается там с женщинами и, возвратившись домой пьяным, кричит о том, какой он
умный.
— Да, все это так, я знаю, — нехотя согласился Хори. — Но
при чем тут Нофрет?
— Потому что это дело ее рук. Она шепнет одному одно,
другому другое, какую-то мелочь, но не глупость — вот тут-то все и начинается!
Она как стрекало, которым подгоняют вола. И ведь знает, что шептать. Иногда мне
кажется, что ей подсказывает Хенет…
— Да, — задумчиво сказал Хори. — Вполне может быть.
Ренисенб вздрогнула.
— Не люблю я Хенет. Противно смотреть, как она крадучись
ходит по дому. Твердит, что предана нам всей душой, но кому нужна ее
преданность? Как могла моя мать привезти ее сюда и так привязаться к ней?
— Мы знаем об этом только со слов самой Хенет, — сухо
отозвался Хори.
— И с чего это Хенет так полюбила Нофрет, что ходит за ней
по пятам, прислуживает ей и что-то нашептывает? О Хори, если бы ты знал, как
мне страшно! Я ненавижу Нофрет! Хорошо бы она куда-нибудь уехала! Она красивая,
но жестокая и плохая!
— Какой ты еще ребенок, Ренисенб. — И тихо добавил:
— Она идет сюда.
Ренисенб повернула голову и увидела, как по крутой тропинке,
что шла вверх к гробнице, поднимается Нофрет. Она чему-то улыбалась про себя и
тихо напевала.
Дойдя до того места, где они сидели, она огляделась вокруг.
На лице ее было написано лукавое любопытство.
— Вот, значит, куда ты бегаешь ежедневно, Ренисенб.
Ренисенб сердито молчала, как ребенок, тайное убежище
которого оказалось раскрытым.
Нофрет огляделась.
— А это и есть знаменитая гробница?
— Совершенно верно, Нофрет, ответил Хори.
Она взглянула на него и улыбнулась своей хищной улыбкой.
— Она, верно, приносит тебе недурной доход, а, Хори? Ты ведь
человек деловой, я слышала, — со злой насмешкой добавила она, но на Хори это не
произвело впечатления. Он по-прежнему улыбался ей своей тихой, степенной
улыбкой.
— Она приносит недурной доход всем нам… Смерть всегда
кому-нибудь выгодна…
Нофрет вздрогнула, обежала взглядом столы для приношений,
вход в усыпальницу и ложную дверь.
— Я ненавижу смерть! — воскликнула она.
— Напрасно, — тихо проговорил Хори. — Смерть — главный
источник богатств у нас в Египте. Смерть оплатила украшения, что на тебе
надеты, Нофрет. Смерть тебя кормит и одевает.
— Что ты имеешь в виду? — не сводила с него глаз Нофрет.
— Имхотеп — жрец «ка», он совершает заупокойные обряды. Все
его земли, весь его скот, лес, лен и ячмень дарованы ему за то, что он служит
душе умершего.
Он помолчал, а потом задумчиво продолжал:
— Странные люди мы, египтяне. Мы любим жизнь и потому очень
рано начинаем готовиться к смерти. Вот куда идет богатство Египта — в пирамиды,
в усыпальницы, в земельные наделы, которые придаются гробницам.
— Перестань говорить о смерти! — крикнула Нофрет. — Я не
хочу этого слышать.
— Потому что ты настоящая египтянка, потому что ты любишь
жизнь, потому что.., и ты порой чувствуешь, что смерть бродит где-то
поблизости…
— Перестань!
Она едва не бросилась на него. Потом, пожав плечами,
отвернулась и пошла вниз по тропинке. Ренисенб вздохнула с облегчением.
— Как хорошо, что она ушла, — с наивной откровенностью
проговорила она. — Ты ее напугал, Хори.
— Пожалуй… А ты тоже испугалась, Ренисенб?
— Нет, — не совсем уверенно произнесла Ренисенб. — Все, что
ты сказал, чистая правда, только я почему-то раньше об этом не задумывалась:
ведь мой отец священнослужитель души усопшего.
— Весь Египет одержим мыслями о смерти! — с внезапной
горечью воскликнул Хори. — И знаешь почему, Ренисенб? Потому что мы верим
только в то, что видим, а думать не умеем и боимся представить себе, что будет
с нами после смерти. Вот и воздвигаем пирамиды и гробницы, укрываясь в них от
будущего и не надеясь на богов.
Ренисенб с удивлением смотрела на него.
— Что ты говоришь. Хори? У нас ведь так много богов, так
много, что я не в силах их всех запомнить. Только вчера вечером мы вели
разговор о том, кому какой из богов больше нравится. Себеку, оказалось,
Сехмет
[12]
, а Кайт молится богине Мехит
[13]
. Камени всем богам предпочитает
Тота
[14]
— ну конечно, ведь он писец. Сатипи верит в коршуноголового Гора
[15]
и
нашу здешнюю богиню Меритсегер
[16]
. Яхмос сказал, что поклоняется Птаху, потому
что он творец всего на земле. Я больше других люблю Исиду
[17]
. А Хенет
утверждает, что лучше всех наш местный бог Амон
[18]
. По ее словам, среди жрецов
ходит поверие, что в один прекрасный день Амон станет самым могущественным
богом в Египте, поэтому она приносит жертвы ему, хотя пока он совсем не главный
бог. И затем есть Ра, бог солнца, и Осирис, перед которым взвешивают на весах
сердца умерших.
