— Ты что-то вдруг стала чересчур благочестивой, Ренисенб, — угрюмо
отозвалась Нофрет. — А ведь я на тебя не жаловалась. Про тебя я ничего не
писала. Спроси у Камени, он подтвердит.
И она, пройдя через двор, поднялась по ступенькам вверх на
галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и они обе исчезли в недрах дома.
Ренисенб повернулась к Камени.
— Значит, это ты, Камени, помогал ей против нас?
— Ты очень сердишься на меня, Ренисенб? — с отчаянием в
голосе спросил Камени. — Но что мне оставалось делать? Перед отъездом Имхотеп
поручил мне по первому же требованию Нофрет написать ему все, что она прикажет.
Скажи, что ты не сердишься, Ренисенб. Что я мог сделать?
— У меня нет права сердиться на тебя, — ответила Ренисенб. —
Я понимаю, ты был обязан выполнить волю моего отца.
— Я не хотел писать, говорил, что мне это не по душе… И,
между прочим, Ренисенб, клянусь, в письме не было ни слова против тебя.
— Мне это безразлично.
— А мне нет. Невзирая ни на какие приказы Нофрет, я бы
никогда не написал ничего такого, что могло бы быть тебе во вред. Прошу тебя,
Ренисенб, верь мне.
Ренисенб с сомнением покачала головой. Попытки Камени
оправдаться звучали для нее неубедительно. Она чувствовала себя оскорбленной и
сердилась на Камени: ей казалось, что он в какой-то степени предал ее. Хотя что
с него спросить? Ведь он ей чужой, хоть и родственник по крови, но чужой
человек, приехавший к ее отцу из далеких краев. Он был всего лишь младшим
писцом, получившим распоряжение от своего господина и безропотно выполнившим
его.
— Я писал только правду, — настаивал Камени. — В письме не
было ни слова лжи, клянусь тебе.
— Конечно, — согласилась Ренисенб, — лжи там и быть не
могло. Нофрет слишком умна для этого.
Значит, старая Иза оказалась права. Эти мелкие гадости,
которым так радовались Сатипи и Кайт, лишь сослужили службу Нофрет. Нечего
удивляться, что с ее лица не сходила злорадная ухмылка.
— Она плохая, — сказала Ренисенб, отвечая своим мыслям. —
Очень плохая.
— Да, — согласился и Камени, — она дурная женщина.
Ренисенб повернулась и с любопытством посмотрела на него.
— Ты знал ее и до приезда сюда, верно? Ты был знаком с ней
там, в Мемфисе?
Камени смутился.
— Я знал ее совсем немного… Но слышал про нее. Говорили, что
она гордая, заносчивая и безжалостная, из тех, кто не умеет прощать.
Ренисенб вдруг сердито вскинула голову.
— Я не верю тому, что написал отец, заявила она. — Он не
выполнит своих угроз. Сейчас он сердится, но по натуре он человек справедливый,
и, когда вернется домой, он нас простит.
— Когда он вернется, — сказал Камени, — Нофрет постарается
сделать так, чтобы он не изменил своего решения. Она умна и своего добьется, к
тому же, не забудь, она очень красивая.
— Да, — согласилась Ренисенб, — она красивая. — И двинулась
в сторону дома. Почему-то слова Камени о том, что Нофрет очень красивая,
показались ей обидными…
2
Всю вторую половину дня Ренисенб провела с детьми. Пока она
с ними играла, неясное чувство боли, сжимавшей ее сердце, исчезло. Уже почти
село солнце, когда она поднялась на ноги, пригладила волосы и расправила
складки на мятой и перепачканной одежде. Интересно, почему это ни Сатипи, ни
Кайт ни разу не вышли во двор?
Камени давно ушел. Ренисенб направилась к дому. В главном
зале никого не было, и она прошла вглубь, на женскую половину. В своих покоях
дремала Иза, а ее маленькая рабыня ставила метки на куски полотна. В кухне
пекли трехугольные караваи хлеба. Дом словно опустел.
Ренисенб вдруг стало одиноко. Куда все подевались?
Хори, наверное, поднялся к себе наверх. Может, и Яхмос с ним
или он пошел на поля? Себек и Ипи, скорее всего, при стаде или приглядывают за
тем, как засыпают в закрома зерно. Но где Сатипи с Кайт, и где, да, где Нофрет?
В просторных покоях, которые облюбовала для себя Нофрет,
терпко пахло ее притираниями. Ренисенб остановилась в дверном проеме и обвела
взглядом деревянный подголовник кровати, шкатулку с украшениями, кучку
браслетов из бусинок и кольцо с лазуритовым скарабеем. Душистые притирания,
масла, одежды, белье, сандалии — все говорило о том, что их владелица Нофрет
была чужой в этом доме и даже врагом.
«Где, интересно, сама Нофрет», — подумала Ренисенб.
Она пошла к дверям, ведущим на задний двор, и столкнулась с
Хенет.
— Куда все подевались, Хенет? В доме никого нет, кроме
бабушки.
— Откуда мне знать, Ренисенб? Я занята работой, помогаю
ткать, приглядываю за тысячью и одним делом. Мне некогда гулять.
Это означает, решила Ренисенб, что кто-то отправился на
прогулку. Может, Сатипи поднялась вслед за Яхмосом к гробнице, чтобы и там
досаждать ему упреками? Но где тогда Кайт? Как не похоже на Кайт так надолго
оставлять своих детей!
И снова, словно подводным течением, пронеслась мысль: «А где
Нофрет?»
И Хенет, будто прочитав ее мысль, тотчас откликнулась:
— Что касается Нофрет, то она уже давно пошла наверх, к
Хори. — И Хенет язвительно рассмеялась. — Вот Хори ей ровня. Он тоже человек
умный. — Она придвинулась к Ренисенб совсем близко. — Ты даже не представляешь
себе, Ренисенб, как я переживаю из-за всей этой истории. В тот день — помнишь?
— она явилась ко мне с отпечатком пощечины Кайт, и кровь текла у нее по лицу.
Она позвала Камени, чтобы он писал, а меня заставила подтвердить, что я все
видела собственными глазами. И разве я могла сказать, что ничего не видела? О,
она очень умная. А я, вспоминая все это время твою дорогую мать…
Но Ренисенб, не дослушав ее, выбежала из дверей в золотой
закат вечернего солнца. Скалы уже окутала густая тень — как прекрасен был мир в
этот час!
Дойдя до тропинки, ведущей наверх, к гробнице, Ренисенб
ускорила шаг. Она поднимется туда и разыщет Хори. Да, разыщет Хори. Так она
всегда поступала в детстве, когда у нее ломались игрушки, когда она чего-либо
не понимала или боялась. Хори был сам как скала — несгибаемый, стойкий, твердый
духом.
«Все будет в порядке, как только я доберусь до Хори», —
убеждала себя Ренисенб.
И снова ускорила шаг. Она почти бежала.
Потом вдруг увидела, что навстречу ей идет Сатипи. Сатипи,
должно быть, тоже побывала наверху.
