– Мы должны, во-первых, исключить малейшую возможность покушения на товарища Сталина.
– Правильно! – крикнул Ковров.
– И во-вторых, – спровоцировать Бронсона на террористический акт. Да так, чтобы ему пришлось мобилизовать как можно больше боевиков.
– Вот тогда всех и захватим. Да, это дело. Это дело. Но как совместить эти два пункта?.. Вопросец. Эх, Пронин, любишь ты сложные схемы... Вот с Нечипоренко проще. Нашел врага – арестовал.
– Мы должны поймать тех, кто глубже плавает. Выдворить из страны Бронсона и арестовать Прокопия с его долговязым другом мы можем уже сейчас. И никто у нас этого не отнимет. Это наш запасной вариант. Найти Ревишвили уже сложнее, но и на это мы способны в настоящее время. Но этого мало! Ты же понимаешь, товарищ Ковров, что этого мало!
Ковров скорбно вздохнул:
– Есть у нас забота поважнее этих боевиков недобитых. Нельзя товарищу Сталину встречаться с Бронсоном. Ни под каким видом нельзя. Однако встреча намечена, все чин по чину. Вот что меня заботит, Иван ты мой Николаич.
– Здесь я тебе не советчик. Доклад мой в письменном виде у тебя есть. Авось поможет в разговоре с наркомом. Но ты не забывай, что мы установили: у врагов есть человек в Кремле! Вот эту гангрену нужно удалять немедленно... Но работать придется так тщательно, – Пронин закатил глаза, – как никогда!
– А ты найди нам эту гангрену. Как найдешь – мы удалим без промедления. Ты нашу хирургию знаешь.
С Лубянки Пронин поехал на ипподром. Это было рискованно: скорей всего, за ипподромом следили. И вряд ли Прокопий знал тех, кто за ним следил у конюшен. Они потому и не проверяли Прокопия перед встречей с Бронсоном, что слежка за ипподромом велась постоянно. В этом Пронин не сомневался. И все-таки решил покрутиться возле есаула. В служебном помещении ипподрома ему выдали рабочую одежду – штаны, фуфайку, черный халат и берет. Так и слонялся Пронин от конюшни к конюшне, от компостной кучи до столовой в виде беспечного, ленивого разнорабочего.
А есаул Соколов работал с толком и даже с ожесточением. Энергично действовал лопатой и граблями, расчищая дорожку к заброшенной конюшне. Потом чинил крышу – и Пронин любовался его умелыми выверенными движениями. Кажется, Прокопий нашел себя в хозяйственной части ипподрома. Справный работник. Если вся эта история закончится благополучно – буду хлопотать, чтобы ему дали комнату получше. Пущай семьей обзаводится. Разве поздно? Пронин и сам был холостяком. Ничего еще не поздно! В пятьдесят жизнь начнется сызнова, с нуля. Тогда посмотрим, кто чего стоит. Пронин не считал Прокопия закоренелым антисоветчиком. Обыкновенный человек, волею судьбы попавший в сложную ситуацию.
С Прокопием Пронину удалось поговорить в пустом дощатом сортире.
– Хорошо работаешь. Часа два уж за тобой наблюдаю.
– Приятно быть лабораторной мышью. – На ипподроме казак повращался рядом с богемой и научился сарказму, который не был ему свойствен во дни сражений с армией Фрунзе.
– Хорошо у вас в сортире. Спокойненько так, безлюдно. И чисто, как ни странно.
– Уборщицы больно хороши, не забалуешь.
– Повезло вам.
– Ну, у тебя на Кузнецком тоже сортир аккуратный. И служанка что надо, готовит хорошо.
– Не люблю слова «служанка». Не наше слово. Агаша, между прочим, на службе. Давай лучше о деле поговорим. Этот рыжий, который к тебе подходил, – из ваших?
– Глазастый ты.
– Выпытывал об отсутствии?
– Точно. Ну, я, как условились, ответил. Ушел в загул, жил у бабы.
– Как ты считаешь, он тебе поверил?
– Видать, поверил, коли меня на Моховую зовут. Сегодня вечером. Будут знакомить с дворником!
– Большая честь для тебя – с самим дворником! Ну что ж, мы уже оборудовали пункт наблюдения.
– Ты только учти, что Ревишвили – мужик опытный. Крыши и чердаки в округе он проверяет.
– Я это учел, – усмехнулся Пронин. – Ты смотри-ка, у вас в сортире и бумаги вдоволь. Культурный коллектив.
Вечером Пронин сопровождал Бронсона в театре. Целая ложа в Малом была предоставлена двум журналистам и переводчику. Бронсон изъявил желание посмотреть истинно советский спектакль – «Любовь Яровая» Тренева. Бронсон с трудом разбирался в перипетиях классовых боев, развернувшихся на сцене. Но главная героиня пленила его волевым напором. Что важнее – личное счастье или революция? – так определил Пронин главный вопрос этой пьесы. Бронсону это напомнило мораль какой-то древнегреческой трагедии, которую он изучал в колледже. Правда, читал он тогда «по диагонали», предпочитая занятия спортом и дружеские вечеринки.
Наконец, антракт! Очаровательная девушка в голубой униформе подкатила к ним тележку с шампанским и фруктами. Пронин наполнил три фужера.
– Давайте выпьем за наше интервью! Еще никогда советский журналист не был так близок к американскому газетному королю!
– А давайте прямо здесь начнем интервью! – отозвался Бронсон, осушив бокал. – Готовы отвечать на вопросы?
– У нас в стране есть детская патриотическая организация – пионеры. Так вот у них хороший девиз: «Всегда готов!» Я хоть и не застал пионерию, но этому девизу верен.
– Значит, готовы? Отлично. Советская идеология интернационалистична. И в то же время в вашей стране побаиваются иностранцев. Видят в них противников, шпионов. Я видел ваш фильм «Высокая награда» про шпионов... Ваша граница – как Великая Китайская стена.
– Есть одно отличие! – перебил Бронсона Пронин. – Китайскую стену можно было обойти и перелететь. А нашу границу переходить опасно. В лучшем случае ошпаришься, а то и голову потеряешь.
Бронсон улыбнулся – и снова Пронин заметил, что он отлично понимает по-русски: улыбнулся-то он до перевода!
– Вы, господин Пронин, рассуждаете как настоящий пропагандист! Такова особенность советской журналистики: вы на службе, вы напоминаете военных...
– Не стану спорить. Россия искони – страна воинская.
– Вы воевали? – Бронсон попытался заглянуть в глаза собеседнику – как Черчилль, наклонив голову.
– А как же? Мне не двадцать лет и я не инвалид с детства. В России все здоровые мужчины моего поколения воевали. Меня призвали на фронт Первой мировой.
– Так вы царский офицер? И вас допустили до советской печати? – язвил американец.
– Во-первых, я был унтером. А во-вторых, царский офицер – это вовсе не обязательно белый. Я записался в Красную армию в 1918 году.
– Стали идейным большевиком?
– Безусловно. И сражался против врагов.
Бронсон снова изобразил мечтательный, несколько легкомысленный вид.
– Трудно представить вас на войне! Стреляющим, убивающим врагов, размахивающим шашкой... Я посмотрел ваш знаменитый фильм про кавалерийского командира. Фильм поразительный, уникальный. Не уступает лучшим картинам Голливуда! Но как страшна ваша Гражданская война...
