— Сколько бы ты ни пила, сколько бы ни ширялась, все равно в голове у тебя сидит то, что сидит!
— Какого дьявола ты знаешь, что сидит у меня в голове!
Приблизившись к ней вплотную, Кристина ухватила ее за подбородок так решительно, что глаза у женщины выпучились. Отняв у нее сигару, Кристина бросила ее на пол и раздавила.
— Каждый раз после визита к тебе старший инспектор Фалькон получает звонок с угрозами от тех, кто удерживает у себя Маргариту, — сказала она. — Вчера вечером ему тоже позвонили. Сказали, что случится плохое. А утром, когда любимая женщина инспектора находилась в торговом центре «Нервион-пласа», это плохое действительно случилось. Знаешь, что произошло, Мариса? Ты слушаешь меня?
Мариса кивнула. Цепкие пальцы Кристины причиняли ей боль.
— Они похитили ее сына, восьмилетнего мальчика. Умыкнули, запихнули на заднее сиденье машины, и теперь из-за того, что ты не желаешь открыться нам, страдает невинный ребенок. А ведь ты знаешь, какие они, эти люди, знаешь, на что они способны, верно ведь, Мариса?
Мариса отпрянула, вырвавшись из рук Кристины, и схватилась за голову, словно желая заткнуть уши, отгородиться и не слышать.
— Восьмилетний ребенок! — продолжала Кристина. — И знаешь, что они сказали, Мариса? Сказали, что больше мы о нем не услышим. Так что из-за твоего молчания мальчик пропал и мы никогда не узнаем, где он и что с ним. Если только ты…
Мариса топнула ногой, сжала кулаки и взглянула вверх, словно взывая к невидимому и безразличному к нашим страданиям Господу.
— В том-то и дело, маленькая послушница, — сказала она. — Они на что угодно способны, эти люди. С ними такие парни, которым на все наплевать. Девушка перед ними, младенец или восьмилетний мальчишка — для них один черт. И если я обмолвлюсь хоть словом…
— Мы сможем тебя защитить, установить у дома пост.
— Меня защитить вы сможете, — сказала Мариса. — Сможете запереть меня в четырех бетонных стенах и держать там до скончания века! Только им это будет одно удовольствие, потому что они будут знать наверняка, что думаю я только о Маргарите и тех ужасах, что ей приходится переживать. Так действуют эти люди и по-другому не умеют. Зачем, думаешь, она им понадобилась? Невинный барашек, совсем юная девчушка…
— Я слушаю тебя, Мариса.
— Когда умер отец, на его клубе в Хихоне висел долг. Мать в лепешку расшибалась, чтобы наскрести денег и выплатить долг. Потом она заболела. Они забрали Маргариту в залог, в счет долга. Но на самом деле мы им не были ничего должны. Ведь настоящими владельцами клуба были они. Они всю жизнь качали деньги из отца, даже когда он работал в кубинском сахарном экспорте. Но они воспользовались нашей беспомощностью — беспомощностью женщин, оставшихся без мужчины, и изобрели этот долг, выплатить который невозможно. Чтобы платить им, моя сестра будет продавать себя так долго, как только сможет, пока не иссохнет от наркотиков и не угробит себя бесконечным развратом. А после они вышвырнут ее на улицу, и она окажется в подворотне. Скотину и то они жалеют больше.
12
Рейс Лондон — Севилья, 16 сентября 2006 года, 20.15
Ответить ей он не мог. Так долго ждать от нее этих слов, а когда они наконец прозвучали, не смочь ответить! Почему? Потому что признание в чувстве, так долго ею таимом, долетело до него из служебного его кабинета и было вызвано собственными его успокоительными словами, которые он произносил сотни раз сотням потерпевших, заглянувшим в страшный ледяной желоб тобогана, внезапно открывшийся их глазам. Метафора эта принадлежала отставному сыщику из Норвегии, преподававшему в их полицейской академии в далеких восьмидесятых. Когда Пер Арвик, описывая им безвыходность положения и отчаяние тех, кто стал невольной жертвой преступников, впервые употребил эту метафору, ему пришлось для начала объяснять, что такое тобоган. На двадцатилетних испанских парней описание этого головокружительного ледяного спуска произвело сильное впечатление. Арвик заверил их, что ужас, испытываемый невольными жертвами, сравним только с чувством, которое неминуемо охватывает спортсмена-санника перед стартом, и если следователь нуждается в помощи кого-либо из жертв, ему ничего не остается, как всячески ободрять его и, подталкивая к началу головокружительного спуска, внушать, что будет с ним до конца. Если слова ваши окажутся убедительными, если вы сами будете верить в них, для жертвы вы станете роднее родного брата.
Консуэло полюбила его вследствие навыков, полученных им в полицейской академии. Честь и хвала Перу — он мог бы гордиться Фальконом!
Нет, хватит! Гнать от себя подобные мысли! Понятно, откуда они идут — просто он устал, начинает сказываться напряжение, хотя в переполненном салоне его вынуждены были посадить в бизнес-классе. Он пил разбавленное виски и, грызя ноготь большого пальца, вжимался в кресло при мысли о Дарио, находящемся в руках бандитов. Едва взглянув на него, Консуэло поймет, что виной всему он, Фалькон, что мальчика похитили из-за него.
Расскажи он ей все или нет — она его не простит.
Единственная надежда — действовать, и действовать незамедлительно.
Необходимо найти мальчика.
Сразу же по прибытии, еще шагая через зал, он позвонил Кристине Феррере. Было 10.35. Разница во времени отняла у него час. Феррера провела с Марисой два часа, но кубинка так и не раскололась. Кристина отвела ее домой, дала аспирин, уложила в постель. Та даже не захотела подтвердить, что девушку удерживает у себя русская мафия, что это они сумели так запугать Марису и потому ей остается только молчать. Какая цель стояла за ее отношениями с Кальдероном, она тоже не сказала. Даже в стельку пьяная, она не могла пересилить свой страх.
— Ты отвезла ее домой, — сказал Фалькон. — Это хорошо.
— По-моему, кроме меня, ей сейчас надеяться не на кого.
— Чем собираешься заняться сейчас?
— Лягу спать, чтобы утром встать пораньше. Отвезу детей в Кадис, пусть сходят на пляж и пообедают с моей мамой.
— Ну понятно.
— А вы?
— Думаю первым заступить на вахту в круглосуточной слежке за Марисой Морено.
— Но средства для этого вам не выделены. А как будет с Консуэло?
— Наверно, теперь она долгое время не захочет меня видеть.
— Вы собираетесь ей рассказать?
— Альтернатива даже не рассматривается.
— Я поеду следить за квартирой Марисы. Смените меня, когда сможете.
— А как же дети?
— Соседка сможет присмотреть за ними несколько часов. Но ехать к Марисе прямо сейчас я не в состоянии, — сказала она. — Ужасно есть хочется.
— Поезжай как только сможешь.
Фалькон поспешил к машине, откуда позвонил старшему инспектору Тирадо из отдела по борьбе с преступлениями против детей. Он уже связывался с ним, еще находясь в Хитроу. Тирадо он застал за рулем — тот ехал куда-то.
