Отдохнув с дороги и дождавшись вечерней прохлады, парочка вернулась в Сады Эштрела. Оба по очереди прикоснулись пальцами к плитке, облицовывавшей фасад старого дома. Фосс приласкал изогнутые шеи лебедей на заброшенном киоске, где он некогда покупал утреннюю газету и пачку сигарет. Они пришли на то самое место, где он полвека тому назад остановился и поднял руки, сдаваясь, и Фосс, как тогда, уставился на окно верхнего этажа, распахнутое в надежде впустить вечернюю прохладу.
Они повторили ту прогулку, что погубила их тогда — по Калсада-да-Эштрела до Сан-Бенту и Национальной ассамблеи, к преддверию Байру-Алту, а затем вокруг церкви, вверх по улице ду-Секулу и направо в плетение переулков Байру-Алту. В ресторане «Minhote» Андреа угостилась кубиками приправленной тмином свинины, а Фосс, почти не поделившись с ней, выпил бутылку винью верде, белого вина из Понте-де-Лима. В подсвеченном фонарями сумраке ночи они двинулись в обратный путь мимо баров, ресторанов, каких-то подозрительных личностей, зазывавших на исполнение фаду, как на порношоу. Добравшись до Сан-Педру-де-Алкантара, они пошли в горку между серебряными полосками трамвайных линий, а затем перешли улицу и поднялись на смотровую площадку. Они стояли у самого ограждения и видели отсюда весь город, до самого Каштелу-де-Сан-Жорже. Стояли на том же месте, где сорок семь лет тому назад, но не прикасались друг к другу.
Фосс все еще молчал, как и у Андреа в коттедже, но это было уже не то жесткое, угрюмое, маниакальное молчание, в котором они прожили последний месяц. Он наполнялся чувствами, как старый глиняный сосуд, наполняясь водой, темнеет от влаги, забившей из давно забытого ключа. Андреа прислонилась спиной к ограждению, обернулась лицом к Карлу, ухватила его за отвороты пиджака и подтянула к себе, всмотрелась в сохранившуюся половину его лица.
— Это нормально? — спросила она.
Он смутился, взгляд его неуверенно скользил по бровям, по щекам Андреа.
— Я не… не помню правильных слов, — пробормотал он.
— Ты все помнишь, — возразила она. — Ведь это ты сказал мне эти слова.
— Я забыл.
— Это нормально? — повторила она, крепче ухватившись за лацканы пиджака, слегка встряхивая своего непослушного кавалера.
— Не… не знаю, — ответил он. — Я был влюблен только однажды.
— В кого?
— В тебя… дурочка.
Он сказал то, что от него требовалось, но прежней убежденности не прозвучало в его голосе. Не то что сорок семь лет тому назад.
— В таком случае, — смягчилась она, — я разрешаю тебе лечь со мной в постель — в гостиничную постель.
И он пришел к ней в ту ночь, и она спала, прижавшись к нему спиной, они делили одну подушку на двоих, и руки их, переплетенные пальцы покоились на ее животе.
Утром Андреа ненадолго отлучилась, наведалась в контору адвоката в Шиаду. Юрист передал ей деревянную шкатулку и попросил расписаться. Андреа купила оберточную бумагу, надежно упаковала ящичек, а на обратном пути зашла на автобусную станцию и купила два билета до Эштремуша — на завтра.
В тот день они еще успели съездить на поезде в Эштурил вдоль мерцающей Тежу. Когда поезд делал очередной поворот на ослепительно блестевших рельсах, можно было разглядеть серебряные передние вагоны. Посреди залива волны бились о маяк Бужиу, а сзади отдыхающим китом громоздилась отмель.
Казино превратилось в заведение совсем уж сомнительного пошиба: голые девчонки в страусовых перьях. Проход наверх, в сад возле виллы Кинта-да-Агия, исчез, гору сплошь застроили домами. Они перекусили на набережной, Карл больше ковырял сардины, чем ел их. Издали Андреа показала ему тот дом, где жила с Луишем, а во второй половине дня они вернулись в город.
На следующий день в Эштремуше их встретила палящая жара. Они доехали на такси до здания внутри стен крепости и там отдохнули с часок. Спустились в город на ланч, отыскали темную прохладную ташка, где вдоль стен стояли глиняные белые кувшины ростом со взрослого мужчину. Здесь было полно португальцев и туристов, все сидели на деревянных скамьях и с аппетитом уплетали щедрые порции.
— Видишь этих людей? — обернулась к Фоссу Андреа.
— Вижу, конечно, — сдержанно ответил он.
— И что ты о них думаешь?
— Боюсь, как бы они не растолстели, — съязвил он. Ему-то эта опасность в жизни не грозила.
— Я думаю, им на все наплевать, была бы еда в тарелке и доброе вино в стакане и побольше народу вокруг. И это — неплохая жизнь, мне кажется.
Он кивнул и соизволил скушать кусочек жаренной на гриле рыбки с листочком латука.
Такси доставило их к маленькой церкви и кладбищу на окраине, среди шахт, где когда-то добывали мрамор. Узкая дорожка между надгробиями привела их к семейной усыпальнице Алмейда. Фосс приотстал, осматривая фотографии покойников: большинство фотографий были чересчур официальными и больше походили на снимки из полицейского досье. Он провел пальцем по искусственным цветам — одни из пластика, другие из ткани. Наконец Фосс нагнал Андреа, все еще недоумевая, зачем они пришли в это место. Она указала ему на фотографию Жулиану, выцветшую под многолетними дождями и солнцем. Фосс всмотрелся в лицо сына, прищурился, стараясь разобрать его черты.
— Ты так ничего и не спросил о нем, — заговорила Андреа. — И я решила начать с конца. В его конце твое начало… что-то в этом роде.
Фосс ухватился обеими руками за кованую решетку мавзолея и заглянул внутрь, где стояло множество гробов — их еще прибавилось за эти годы — и две урны на одной полке, прах Луиша и прах Жулиану. Андреа вынула старую фотографию и вставила на ее место привезенную с собой, более сохранную. Старую фотографию она отдала Фоссу, и они вместе побрели к выходу, Карл низко склонил голову над поблекшим снимком.
Перед входом в гостиницу Андреа свернула в сторону, провела Карла мимо церкви и статуи святой королевы Изабел, присела на крепостном валу, усадила его рядом с собой и вручила ему подарок. Карл развернул бумагу, увидел красивую африканскую шкатулку и поблагодарил Андреа смущенным поцелуем.
— Открой ее, — посоветовала она. — Главный подарок внутри.
Сверху лежала семейная фотография Фоссов. Дрогнувшей рукой Карл поднес к глазам фотографию, и все его исхудалое тело пронизал озноб, когда он вгляделся в эти лица, в этих четырех человек, которые так охотно позировали фотографу, радуясь своему родству, принадлежности к единой семье. Он пролистал отцовские письма, дошел до последнего, в котором отец просил его вытащить Юлиуса из Сталинградского котла. Он прочел это письмо от начала до конца, потом свое письмо Юлиусу и наконец письмо от одного из солдат, извещавшее о смерти брата. Неловко, тыльной стороной кисти Карл утер глаза.
— Я прихватила их с собой из твоей квартиры, когда убегала, — начала Андреа. — Лежала на крыше и слушала, как немцы обыскивают комнату. Я понимала, что больше у меня ничего не останется, поэтому письма надо было сохранить во что бы то ни стало. Но они принадлежат тебе. У тебя ведь тоже ничего не осталось.
