Между тем Дубинский не только назвал номер квартиры – двадцать вторая, – но и уточнил ее местонахождение – второй подъезд, последний этаж четырехэтажного дома.
– Я специально искал квартиру на самом верху, – доверительно сообщил он. – Так хотел Полковник. На тот случай, если придется уходить по крышам. Он всегда заранее продумывает возможные пути отступления.
– Как это было на скотобойне, – задумчиво пробормотал Костя.
– Совершенно верно, – подтвердил осмелевший Дубинский. – Скажу вам больше. Предусмотрительность Полковника можно обернуть против него же.
– Как именно? – вмешался в разговор Бондарь.
– Дом на улице Марата почти вплотную примыкает к соседнему, тоже четырехэтажному. Они стоят буквой «Г». – Дубинский не поленился показать это на пальцах. – Таким образом, выбраться из квартиры можно через балкон. Я слышал, как Полковник распорядился провести с крыши телевизионный кабель. Не думаю, что он решил подключиться к спутниковой антенне. – Дубинский захихикал. – Кабель нужен ему в качестве троса. Его укрепят таким образом, чтобы он мог выдержать вес карабкающегося наверх человека. Но ведь то же самое касается тех, кто решит спуститься по кабелю, разве я не прав?
– А ты наблюдательный малый, – протянул Костя.
– И очень смышленый, – добавил Бондарь. – Решил избавиться от хозяина нашими руками?
– Разве у меня есть другой выход? – спросил Дубинский. – Вы пообещали сохранить мне жизнь, но Полковник ошибок не прощает. Никому. Он даже раненых добивает собственноручно, чтобы не обращаться к врачам.
– Это мы знаем, – кивнул Костя.
– Вот видите! Я могу сохранить себе жизнь только в случае смерти Полковника.
– Идеальный для тебя вариант – это гибель сразу всех, кому ты морочил голову, – усмехнулся Бондарь. – Признайся, ты ведь и о нашей смерти мечтаешь?
– Я могу промолчать? – спросил Дубинский.
– Молчи. Не нужны мне твои откровения.
– Времени в обрез, – сказал Костя, пряча в боковой карман пиджака гранату. – Нужно отсюда убираться, командир. Боюсь, сюда вот-вот заявятся остальные вояки.
– Исключено, – бодро отрапортовал Дубинский. – Все командированы в Ялту, где намечается какая-то операция. В Севастополе остались только Полковник, я да Паша Бешеный. Но, подозреваю, что он уже не опасен. – Предположение сопровождалось заискивающим смешком. – Думаю, он теперь будет молчать до самого Страшного суда.
– Угадал, – проворчал Бондарь. – Но как насчет тебя? У меня нет уверенности, что сразу после нашего ухода ты не кинешься звонить своему Полковнику.
– Я за него ручаюсь, – сказал Костя и расколотил об стену мобильник, обнаруженный при беглом обыске помещения. – Другие трубки есть? – спросил он у Дубинского.
Тот проворно вскочил с матраца и, порывшись в вещах, протянул телефончик «Самсунг», скромно сообщив, что это последняя модель, снабженная, помимо всего прочего, переводной программой с собачьего языка.
– Надо же, – восхитился Костя, топча трубку. – Классная штука. Только для тебя абсолютно бесполезная. С тобой не захочет иметь дела ни одна порядочная собака.
– Между прочим, я держу ризеншнауцера, – запальчиво сказал Дубинский.
– На твоем месте я завел бы гиену.
– Или шакала, – сказал Бондарь.
– Вот-вот, – согласился Костя, вырывая с мясом все телефонные провода, которые обнаружил в комнате. Обрывок одного из них он небрежно смотал и сунул в карман.
– Зачем он тебе понадобился? – удивился Бондарь.
– Вешаться. Слишком много всякой погани развелось в мире. Порядочным людям тут делать нечего.
Притворяясь, что он не замечает оценивающих взглядов, устремленных на него, Дубинский занял свое место на матраце и постарался стать как можно более незаметным. Наступил решающий момент. Даже Бондарь не знал, сдержит ли свое обещание Костя, а уж Дубинский и подавно. В каждой поре его крупного носа выступило по бисеринке пота. Под щеточкой усов то и дело мелькал язык, облизывающий пересохшие губы.
– Ну что, – весело сказал ему Костя, – будем прощаться? Мы уходим, а ты остаешься, причем, заметь, живой и невредимый. Дальше все зависит от тебя. Если не сунешься наружу раньше времени, то тебе ничего не грозит. Но если ты вздумаешь своевольничать…
– До которого часа я должен оставаться на месте? – поспешно спросил Дубинский.
– Пока сюда не войдет кто-нибудь.
– Кто?
– Кто угодно. Твоя задача ждать до упора. Иначе мое слово отменяется.
– Согласен, – сказал Дубинский.
– Еще бы ты не был согласен, – усмехнулся Костя.
Выйдя из комнаты, он вдел провод в кольцо гранаты и за считаные секунды соорудил растяжку, воспользовавшись двумя противоположными дверными ручками.
– А если это не сработает? – спросил Бондарь, когда они шли через двор.
– Моя растяжка? – удивился Костя. – Обижаешь, командир. Я все-таки профессионал.
– Но вдруг Юрий Михайлович решит выполнить обещание?
– Такие, как Юрий Михайлович, никогда не выполняют обещаний.
Подтверждением этому был взрыв, прозвучавший еще до того, как Бондарь включил зажигание «БМВ».
– Видал миндал? – подмигнул Костя.
Он скалился так радостно, что Бондарь не смог не откликнуться на это такой же широкой улыбкой. Но, кажется, она получилась не очень-то искренней. Бондарь чувствовал смертельную усталость и непривычную тяжесть там, где у обычных людей находится сердце.
Наверное, его собственное превратилось в камень. Тогда почему же оно так болело, это каменное сердце?
Глава 22
Раздача призов
Улица Марата ничем не отличалась от прочих севастопольских улиц, которые уже давно сидели у Бондаря в печенках. Невысокие здания, масса зелени, относительно мало транспорта. Когда напарники высадились неподалеку от нужного им дома, в их ноздри ударил восхитительный запах свежевыпеченной сдобы, и они одновременно сглотнули голодную слюну.
– Не забыл про свое обещание? – спросил Костя, когда они прохаживались по двору, изучая место проведения последней акции.
– Какое обещание? – нахмурился Бондарь.
– Ты грозился устроить банкет по поводу завершения операции.
– Там видно будет.
– Ты сомневаешься в том, что через пару часов все закончится?
– Закончится-то закончится. Но чем? Может быть, вечером мы окажемся не в ресторане, а в морге, с бирочками на ногах.
– Кто-то, помнится, обвинял меня в том, что я накаркиваю неприятности, – обиженно сказал Костя. – А теперь этот кто-то сам буровит невесть что. Какие бирочки, командир? О хорошем думать надо.
