– Гер-рой!
Проводив его презрительным взглядом, Наталья вздернула подбородок и зашагала к выходу, придумывая достойную отповедь тому, кто попытается ее остановить.
Никто ее не окликнул.
* * *
– Андрей… Его точно больше нет? – тихо спросила Ленка.
– Сейчас уточним, – пообещал Громов. – Одному из вольных стрелков я сохранил жизнь. До поры до времени.
– Уэк, – надрывался согнувшийся над раковиной Корольков. – Буэ-э-эк.
Поморщившись, Громов приблизился к лежащему ничком казаху в рыжей куртке и, схватив его за волосы, вынудил поднять голову.
– А-а, – жалобно простонал тот.
– У тебя только рука перебита, так что хватит прикидываться.
– Уй, больно…
– Хочешь узнать, что такое настоящая боль?
– Я тут ни при чем, – затараторил парень, опасливо приоткрыв один глаз. – Я тут ни при чем, клянусь.
– Чем же ты клянешься, урюк? – Громов встряхнул его голову из стороны в сторону. – Что у тебя есть святого, м-м?
– Чем угодно клянусь, – всхлипывал парень. – Мамой клянусь. Папой тоже клянусь. Всеми родственниками, дальними и близкими… Меня Жасман силой заставил. Я говорил ему: «Одумайся, брат, как можно?.. Водители, наверное, такие хорошие люди, давай их отпустим». А он… А я…
Зубы пленника начали выстукивать мелкую дробь, и это продолжалось до тех пор, пока в рот ему не был сунут черный пистолетный ствол с голубоватым налетом.
Громов воткнул этот ствол как можно глубже, повернул, усиливая нажим, и сказал:
– Соврешь еще раз, и я вышибу тебе мозги, понял?
– Угу, – кивнул парень, глаза которого округлились до размера теннисных шариков.
– Гляди, я тебя предупредил. – Громов обтер влажный ствол «универсала» о куртку пленника и опустился на ближайший стул. – Как тебя зовут, душегуб?
– Садамчик. Вообще-то по паспорту я Джамбул Садыкбеков, но…
– К чертям собачьим твой паспорт. Садамчик так Садамчик. Пушка есть?
– «Стечкин». Вон он, на полу валяется, – пленник показал окровавленным пальцем. – Только я в вас не выстрелил ни разу, можете проверить. Обойма полная.
– Может, хочешь попытаться наверстать упущенное? – зловеще осведомился Громов. – Бери свой пистолет, я разрешаю.
– Нет-нет-нет, – Садамчик замотал головой.
– Значит, поговорим?
– Поговорим, поговорим.
– Сколько вас было? Кто навел вас на караван? Всех ли водителей вы убили? Может, кто-нибудь из них уцелел? Может, кому-то удалось бежать, м-м?
– Нет, – признался Садамчик. – Их всех… Они ужинать собрались, а тут мы… Пленных в подобных случаях не берут, как вы сами понимаете.
– Понимаю, – кивнул Громов. – Даже лучше, чем ты думаешь. А теперь давай по порядку…
Рассеянно слушая скороговорку Садамчика, Ленка сидела поодаль и пыталась представить себе Андрея живым, веселым, забавным. Таким, каким его провожали в последний путь. Ленка и Анечка стояли у окна, он быстро шел через двор, а потом вдруг обернулся и помахал им рукой. «Глупый, – сказала тогда дочь. – Неужели для того, чтобы попрощаться, нужно было обязательно посреди лужи останавливаться?» – «Мужчины ничем не лучше мальчишек, – откликнулась Ленка. – Обуви на них не напасешься». Теперь вот Андрею обувь не потребуется. Если его и похоронили, то в тех самых польских ботинках, которые они выбирали на рынке всей семьей. Прочные, добротные ботинки на меху переживут своего владельца.
«Отличный товар», – распинался продавец… Точно так же кто-то нахваливает оружие, наркотики: «Отличный товар, и совсем недорого. Столько-то долларов плюс несколько человеческих жизней. Выгодная сделка».
Ленка посмотрела на Королькова, который, издавая страдальческие возгласы, раскачивался над раковиной. Скоро ему станет легче, а ей нет. Ее даже не мутит, потому что в молодости она работала медсестрой хирургического отделения и успела привыкнуть к виду крови. И слез, которые могли бы унести хотя бы часть накопившейся горечи, их тоже нет. Она вся какая-то замороженная изнутри.
Привыкла к тому, что ее мужей убивают?
Ленка спрятала лицо в ладонях. Слез нет, Андрея нет. Зато есть мешок героина, о котором сбивчиво рассказывает юный казах по прозвищу Садамчик. Он очень надеется выторговать себе жизнь и уже выторговал – ровно столько, сколько будет длиться его повествование. Потом отец его убьет. Как и братьев Рубинчиков, которые, оказывается, уже летят в Казахстан на крыльях мечты. Как местного бая с труднопроизносимой фамилией, с высочайшего позволения которого льется кровь на этой земле. А бизнесмен Корольков, как быть с ним?
Ленка подняла голову. Корольков как раз попытался распрямиться, но его снова вывернуло наизнанку, да так, что он еле устоял на ногах. Звук, вырвавшийся из его глотки, напоминал рев ишака. Безмозглого осла, угодившего на бойню. Еще минуту назад Ленка была готова задушить его собственноручно, а теперь вдруг подняла с пола пластиковую бутылку минеральной воды и метнула ее к ногам Королькова:
– Попей. Полегчает.
– Спасибо, – просипел он, вытирая рот. – Черт, не смог удержаться. Извини.
– За что?
– За то, что расклеился, как кисейная барышня.
– Не беда, – сказала Ленка ободряющим тоном. – В следующий раз проблюешься за пару минут, а потом и вовсе освоишься. Будешь ходить среди трупов, как огурчик.
Корольков, приложившийся к бутылке, вздрогнул и сложился пополам, а Ленка зашлась смехом Снежной королевы и продолжала хохотать до тех пор, пока из ее глаз не хлынули слезы. Самые настоящие. Горячие. Не ледяные.
* * *
Закончив рассказ, Садамчик перевернулся на живот, приняв позу тюленя, отдыхающего на отмели. Тюлень тяжело дышал, ему было плохо, в его глазах скопилась мутная тоска. Каждый миг он ждал выстрела, но Громов не спешил выносить смертный приговор. Отыскав взглядом взъерошенного после умывания Королькова, он попросил:
– Обыщи трупы. Оружие и деньги сложи на стол. Остальное нам без надобности.
– Вы что? – сдавленно спросил Корольков. – Я не сумею. Сами видели, что со мной творилось. Я еле-еле очухался.
– Вижу, что очухался. Потому-то и предлагаю тебе заняться делом.
– Лазить по карманам у мертвых? – На лице Королькова застыло выражение почти мистического ужаса.
– Ну не у живых же, – кивнул Громов. – Это было бы воровством.
– Мародерство, по-вашему, лучше?
– Речь идет о военных трофеях, а не о мародерстве.
Громов встал и выпрямился во весь рост, показавшись Королькову значительно выше, чем на самом деле. Его серые глаза были холодными и беспощадными.
– А вдруг кто-нибудь из них еще жив? – Корольков затравленно посмотрел на валяющиеся вокруг тела.
