Поехали на Арбат, точнее, на Кривоарбат, в студию того
тифлисского недоноска Сандро, за которой уже давно ведется пристальное
наблюдение. Надо все-таки позвонить, предупредить. Народ все-таки нервничает,
когда ночью приходят военные в форме МГБ. Он позвонил из углового
телефона-автомата в ста метрах от дома. По-джентльменски: «Простите, Нина Борисовна...
Нугзар Ламадзе... нет, ничего страшного не случилось... необходимо увидеться...
буду через пять минут...»
Она уже стояла в дверях, когда они поднялись на чертову
верхотуру. Время ее не берет, что за загадка в этой женщине!
– Послушай, Нина, клянусь Арагвой, время тебя не берет, что
за загадка в этой женщине!
Сильно расширенными от страха глазами Нина смотрела, как он
приближается со своим дуболомом. Абрека теперь почти уже не видно в этом
большом теле, скорее, какой-нибудь левантийский купец. С чем он пришел? О Боже,
ускорь бег минут, если ничего страшного! Если купец шутит, значит, все-таки не
так уж страшно, правда?
Оставив дуболома у дверей, Нугзар прошел в глубину студии.
– Гамарджоба, Нина! Гамарджоба, Сандро-батоно! Вот извивы
судьбы, а? Звезда Тифлиса, Наша Девушка теперь принадлежит такому... –
очевидно, едва не сказал «еврейчику», но вовремя поправился: – Такому Сандрику!
Он уселся к столу. Как приятно попасть вдруг в грузинский
дом! В центре Москвы такой кахетинский стол! Ей-ей, не откажусь от стакана
вина...
Вино дрожало в его руке. Нина заметила это и покрылась
испариной.
– Ну, что случилось, Нугзар? Ёлку... ваши... арестовали?
Он добродушно рассмеялся, осушил стакан:
– Напротив, напротив, она сама арестовала одного из наших, и
какого!
Схрумкал редис, отрезал ломтик сыра, еще раз, как бы
изумленно, оглядел Нину:
– Ах, Нина, клянусь Рионом, как хорошо, что ты худенькая.
Одна англичанка сказала: нельзя быть слишком богатой, как нельзя быть слишком
стройной, или наоборот...
Нина яростно ударила ладонью по столу:
– Перестань фиглярничать! Говори, в чем дело!
– Ну хорошо, друзья, давайте по существу.
Нугзар отодвинул бутылку, сел прямо. Фуражка с овальной
кокардой МГБ лежала на столе, словно некое отдельное идолище, так автоматически
отметил Сандро.
– Считайте, друзья, что на вас свалился главный выигрыш по
трехпроцентному займу. Дело в том, что Ёлка произвела огромное впечатление на
одного из ведущих государственных мужей Советского Союза, а именно на моего
шефа и личного друга, человека, которого я уважаю всеми фибрами моей души,
Лаврентия Павловича Берию. Поверьте мне, это человек сложный и интересный,
человек большой эрудиции и художественного вкуса, мудрый и щедрый, словом,
выдающийся человек. Я мог бы вам обо всем этом деле вообще ничего не говорить,
меня никто сюда не посылал, однако я счел своим дружеским долгом к вам прийти и
оповестить вас об этом событии, чтобы у вас не создалось об этом событии
превратного впечатления как о нехорошем тривиальном событии, тогда как это событие
является глубоко гуманистическим событием, хотя и эмоциональным событием. Я
прошу меня не перебивать! Прежде всего, давайте поговорим о том, что это
событие сулит нашей Ёлке, которую я хоть и не имею чести знать, но люблю, как
дочь. В результате этого события она получит самую могущественную поддержку, о
которой может только мечтать юная девушка-пианистка. Блестящее окончание
консерватории, турне за границу и победы на конкурсах, вот какие события ждут
ее впереди после этого события. Всякие мелочи-шмелочи, такие, как лучшие
кремлевские ателье и магазины, полнейшее материальное обеспечение, великолепная
просторная квартира, путевки в санатории-люкс на Черном море, назовите все, о
чем может мечтать человек, все будет предоставлено ей в знак благодарности за
это событие. Я знаю, о чем я говорю, потому что я знаю этого человека, как
самого себя. Он сумеет отблагодарить за глубоко эмоциональное событие. Больше
того, он уже и о вас, друзья, будет теперь думать, как о своих людях. Я знаю,
что он неравнодушен к поэзии, и, безусловно, после сегодняшнего волнующего
события любая книжка твоих стихов, если, конечно, не антипартийного, не
оппозиционного, как тут нам некоторые товарищи из Союза писателей сообщают,
содержания, во что я лично не верил, нельзя всегда помнить за человеком
юношеские грешки, любая книжка, даже сложная по форме, сможет увидеть свет. И
твоя «оранжерея», Сандрик, дорогой, получит должное признание, и весь ваш этот
фантастический дом будет в полной безопасности после этого события, хотя к нам
и поступали сведения о вашем доме, как будто тут читаются подозрительные стихи
под церковную музыку. Теперь, друзья, вы будете в безопасности после этого
хорошего волнующего события, о котором только злые языки могут болтать грязные
глупости, а злые языки мы будем отсекать!
По лицу его точным зигзагом, начиная с левого угла лба,
кончая правым углом подбородка, прошла судорога, и он наконец замолчал.
Пока он все это выговаривал, Нина сидела со сцепленными под
столом пальцами, не отрывала взгляда от преступного, синеватого на выбритых
поверхностях лица и поражалась своей тупости: она не понимала, о чем он
говорит, о каком событии? Она беспомощно повернулась к Сандро:
– О чем он говорит? Сандрик, ты понимаешь, о чем он говорит?
Сандро обхватил ее за плечи, грозно полыхнул всем лицом в
сторону страшного генерала:
– Он говорит о том, дорогая, что нашу Ёлку увезли к Берии!
Тут наконец все соединилось в Нинином сознании, отчетливо
выплыла фраза «после сегодняшнего волнующего события», и она поняла, что все
уже свершилось, ничего уже не вернешь, ее дочь, ее единственный, взлелеянный в
искусстве ребенок, дитя ее любви, опоганена, и сейчас ее за милую душу
употребляет государственный муж Советского Союза Берия. Взвизгнув, схватила со
стола нож и бросилась на Нугзара. Изумленный генерал, остолбенев, смотрел, как
к его горлу летит довольно остро заточенный предмет, которым он только что
отрезал себе кусочек сулугуни. Сандро в последний момент успел перехватить
Нинину руку. На шум прибежал из прихожей дуболом с пистолетом.
– Стоять на месте! Стрелять буду! – взвыл он, очевидно,
и сам перепугался. Бледный, синюшный Нугзар одной рукой придерживал дуролома –
«Спокойно, Юрченко, спрячь пистолет!» – другую простирал к Нине, которая в
беспамятстве и ярости выглядела не то что на все свои, но и еще на десяток лет
старше, обнаруживая и «базедку», и мешки под глазами, дряблость щек.
– Как можно так трактовать события?! – взывал
Нугзар. – Давайте поговорим, друзья, я еще раз вам все объясню!
– Где она?! – страшным голосом завопила Нина.
– Она в полной безопасности, – пробормотал Нугзар.
– Отдавайте ее немедленно!
