— Ja?
Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.
— Es tut mir sehr leid Sie zu storen, aber wir batten gerne Kaffee. — Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.
— Kaffee? — старуха нахмурилась еще сильнее. — Sie haben mich geweckt, well Sie Kaffee wollen? — Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?
— Wir werden Sie fur ihre Bemiihungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszim-mer, hinsetzen. — Они заплатят ей за беспокойство, — заверил Питер. — Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.
Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.
Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.
Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.
— Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?
— Кажется, да. — Так вот, значит, с чем все это связано!
— Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам — полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. — Питер как-то странно и горько улыбнулся. — Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после Холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных лагерях. А когда она оказалась на свободе, ее начисто обобрал какой-то подонок, французский адвокат, сказавший, что у него имеется информация о принадлежавшем ее отцу депозитном счете швейцарского банка. Адвокат, конечно же, заявил, что ему необходим аванс для того, чтобы провести расследование, вступить в контакты со швейцарскими банками — в общем, вывалил ей целую кучу дерьма. Разумеется, старая леди заплатила ему — хорошенький кусочек в двадцать пять тысяч долларов, — отдав все свои сбережения, до последнего гроша, деньги, которые ей были попросту необходимы на жизнь. Адвокат, само собой, бесследно исчез, а с ним и двадцать пять тысяч. Эта история сильно зацепила меня — я не мог вынести того, что беззащитную старую леди так беззастенчиво ограбили. Я связался с нею и предложил разыскать швейцарский счет ее отца, взяв все расходы на себя. Понятно, что она не сразу поверила мне — а какого еще поведения можно ожидать от человека, которого только что обчистили до нитки, — но после того, как мы некоторое время побеседовали, она все же дала мне разрешение заняться этим делом. Мне пришлось долго убеждать ее в том, что меня нисколько не интересуют ее деньги.
Питер, говоривший все это, упорно глядя в стол, умолк, поднял голову и посмотрел в глаза Бену.
— Пойми меня, эти оставшиеся в живых люди действовали вовсе не из жадности. Они искали справедливости, памяти о своих погибших родителях, искали свое прошлое — то, давнее. Вот зачем им нужны были деньги. — Он повернулся и вгляделся в одно из черных окон. — Даже как законный представитель старой леди, я испытал все неприятности и хлопоты которые приходится терпеть, когда имеешь дело со швейцарскими банками. Мне говорили, что у них нет никаких документов о таком счете. В общем, обычная история. Эти проклятые швейцарские банкиры — нет, это просто удивительно, ведь они всегда славились тем, что хранят под собственной задницей каждый поганый клочок бумаги с самого начала времен, — так вот, теперь они заявили: увы, но мы потеряли документацию. Вот уж действительно — горькая ирония! Но как раз тогда я услышал об одном охраннике из того самого банка, где отец леди открыл свой счет. Охранника вышвырнули с работы, потому что он наткнулся на группу людей — служащих банка, — которые глубокой ночью уничтожали кучи документов, относившихся к сороковым годам. И он спас целую охапку документов и бухгалтерских книг от бумагорезки.
— Я смутно вспоминаю, что слышал об этом, — сказал Бен.
Подошла хозяйка с подносом, с мрачным видом поставила на стол металлический кувшин с кофе-эспрессо и еще один — с горячим молоком, а потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.
— Швейцарским властям это очень не понравилось. Нарушение тайны банковской деятельности, все такое, одним словом, ханжеская трепотня. Но никому не пришло в голову поинтересоваться содержимым документов. Я нашел этого парня, он жил за пределами Женевы. Он сохранил все документы, хотя банк и пытался вернуть их, и он позволил мне просмотреть их: а вдруг там найдутся какие-нибудь следы счета отца француженки.
— И? — Бен водил зубцами вилки по узорам на белой скатерти.
— И ничего. Я не нашел там ничего. Но в одной из бухгалтерских книг я обнаружил клочок бумаги. И он мне очень здорово открыл глаза. Это было полностью оформленное, имеющее юридическую силу, нотариально заверенное и снабженное печатями и номерами свидетельство о регистрации корпорации.
Бен промолчал.
— Незадолго до окончания Второй мировой войны была создана некая корпорация.
— Какая-нибудь нацистская затея?
— Нет. Нацистов там оказалось всего несколько; в большинстве своем ее руководители не были даже немцами. Речь идет о правлении, в которое входил кое-кто из наиболее крупных промышленников той эпохи. Там фигурировали Италия, Франция, Германия, Англия, Испания, США, Канада. Имена, которые у всех на слуху, даже ты, Бенно, не можешь их не знать. Это самые настоящие большие шишки мирового капитализма.
Бен попытался сосредоточиться.
— Ты сказал, “незадолго до окончания”, ведь так?
— Именно так. В начале 1945 года.
— В числе основателей этой корпорации были и немецкие промышленники?
Питер кивнул.
— Деловое партнерство, которое осуществлялось, невзирая ни на какие линии фронта. Это тебя удивляет?
— Но ведь мы же воевали...
— Кого ты имеешь в виду, говоря “мы”? Бизнес в Америке — это бизнес, разве ты никогда об этом не слышал? — Питер откинулся на спинку стула; его глаза вспыхнули. — Давай не будем затрагивать ничего из того, что не появлялось в широкой печати. Взять хотя бы “Стандарт ойл” из Нью-Джерси, которая постоянно договаривалась с “И.Г. Фарбениндустри” о разделе сфер влияния. У них было точно оговорено, к кому перейдет та или иная нефтяная и химическая монополия, как поделятся они патентами, и все прочее. Помилуй бог, ведь все военные действия питались исключительно тем молочком, которое наливала всем и каждому “Стандарт ойл”. Такое впечатление, что никто из военных просто не мог позволить себе вмешаться в эти махинации. А что, если у компании вдруг возникнут “производственные проблемы”? Кроме того, в правление “Фарбениндустри” входил Джон Фостер Даллес собственной персоной. Пойдем дальше. “Форд моторс компани”. Все эти пятитонные военные грузовики, на которых в основном держались немецкие военные перевозки. Их изготовил Форд. Кодировочные машины системы Холерита, которые позволили Гитлеру обеспечить секретность при проведении его невероятно эффективной охоты на “нежелательные элементы”? Все они были изготовлены и обслуживались “Большим синим”, добрым старым “Ай-Би-Эм” — снимем шляпы перед Томом Ватсоном. Ах да, ведь была же еще “Ай-Ти-Ти”, крупный держатель акций компании “Фокке-Вульф”, на заводах которой была произведена большая часть немецких бомбардировщиков. Хочешь услышать кое-что очень любопытное? После окончания войны эта фирма предъявила американскому правительству иск и потребовала крупных компенсаций за то, что фабрики “Фокке-Вульф” сильно пострадали от бомбежек союзнической авиации. Я могу привести тебе бесконечное количество примеров. Но это только то, что нам известно, — вероятно, крошечная доля происходившего тогда в действительности. Ни одному из этих типов не было никакого дела до того, что представляет собой Гитлер. Они были преданы куда более высокой идеологии — получению прибыли. Для них война была чем-то наподобие футбольного матча Гарвард — Йель, кратковременным отвлечением от куда более серьезных дел, от погони за всемогущим долларом.
