Стол был заставлен тарелками и блюдами, наполовину опустевшими. Ломти замечательной уругвайской говядины, зажаренной в полусладком вине и приправленной острым чесночным соусом. Любимое блюдо Хавьера, приготовленное им самим: нежная морсилья дулце, колбаса с кровью, с каштанами и изюмом. Фаршированный сладкий перец, дело рук Елены. Гости с аппетитом отведали всего. Обильно запивая пивом.
И каким светом озарилось милое лицо черноглазой Елены, когда Хавьер вручил ей два билета на самолет! Она всегда мечтала о том, чтобы побывать в Париже, и вот наконец ее мечта осуществится. Они вылетают завтра утром.
– Ну зачем такие расходы! – воскликнула Елена, однако ее сияющее лицо красноречиво говорило: «Как хорошо, что ты это сделал!»
Вот что значит быть настоящим мужчиной: находиться в окружении своих детей, всех возрастов, детей и внуков, иметь возможность накормить их так, что никто не может больше запихнуть в рот и маленький кусочек! Да, неплохо для сына пастуха!
– Предлагаю тост! – перекрывая гомон голосов, воскликнул Хавьер.
– Ты уже произносил семь тостов подряд, – заметила его дочь Эвита.
– Папочка! – заговорила ее старшая сестра Мария. Она кормила младенца, присматривая за ребенком постарше. – У нас закончилось детское питание. Педро обожает морковное пюре.
– У нас закончилось пиво, – подхватил муж Эвиты Хуан.
– И «Пепси» больше не осталось! – воскликнула Эвита.
– Я съезжу за продуктами, – вызвался Хуан.
– На чьей машине? – спросил Хавьер.
– На вашей? – глуповато ответил вопросом на вопрос Хуан.
Хавьер указал на три пустых бутылки из-под пива рядом с тарелкой Хуана.
– Я сам съезжу, – сказал он.
– Не надо, – попыталась остановить его жена.
– Я вернусь через пять минут. Вы ничего не заметите.
Поднявшись из-за стола, Хавьер направился к двери. Когда они с Еленой только поженились, живот у него был плоским, плоским, как пампасы; сейчас же ему приходилось сделать усилие, чтобы увидеть собственные ноги. Елена говорила ему: «Это хорошо, когда хорошего человека много» – но Хавьер подумывал о том, что ему неплохо было бы больше двигаться. Глава семьи имеет свои обязательства. Он должен подавать пример.
Зайдя в выкрашенный зеленой краской гараж – переоборудованный из старого курятника, чего никто бы не сказал, – Хавьер закрыл за собой узкую дверцу и включил свет. После чего нажал кнопку пульта управления воротами.
Ничего не произошло. Он нажал кнопку еще раз. Опять ничего. Придется поднимать створку ворот вручную. Шагнув вперед, Хавьер почувствовал себя как-то странно. Он сделал вдох, еще один. Но сколько он ни дышал, ему никак не удавалось отдышаться.
Свет, моргнув, погас. Хавьеру это показалось странным. Он чувствовал, что сознание его покидает, что он, теряя контроль над своими мышцами, медленно оседает на бетонный пол. Словно со стороны, он увидел себя лежащим неподвижно: свою плоть, кровь, кости. Увидел муху, усевшуюся ему на лоб, других мух, прилетевших следом, чтобы полакомиться им. Почувствовал, что скоро больше ничего не будет чувствовать. Должно быть, это сердечный приступ, так? Или апоплексический удар? Но ему казалось, все произойдет иначе. Хотя он особенно не задумывался над неизбежностью смерти.
Его мысли закружились, стали разбегаться в разные стороны. «Так, значит, вот на что это похоже, – подумал Хавьер. – Жаль, что я не могу вернуться к остальным и рассказать им. На самом деле все не так уж и плохо. Главное – не бояться темноты».
Его сознание испарилось, словно утренняя роса, и мухи слетелись плотным облаком.
Двое мужчин, прячась на краю поля, засеянного пшеницей, наблюдали за происходящим в бинокли.
– Как ты думаешь, он почувствовал боль? – спросил один из них.
– Отравление азотом, пожалуй, один из самых гуманных способов лишить человека жизни, – ответил второй, у которого в таких делах было больше опыта. Он называл себя мистером Смитом, по крайней мере, во время выполнения задания. – Удушье не чувствуется, потому что концентрация углекислого газа в крови не увеличивается. Человек не получает кислород, но не понимает, что с ним происходит. Это можно сравнить с тем, как выключают свет.
– По-моему, человек обязательно должен понимать, что умирает, – возразил первый, высокий мужчина с золотисто-песчаными волосами, называвший себя мистером Джонсом.
– Марко Бродз ничего не успел понять.
– Ты прав, – согласился его напарник. – Пуля большого калибра в голову. У него просто не было времени. На мой взгляд, вот самая гуманная смерть.
– Оба эти способа гуманны. Даже быстродействующие яды можно считать гуманными, по сравнению с тем, что припасла для нас природа. Раковая опухоль, пожирающая внутренности. Так умерла моя мать, и это было ужасно. И даже жуткое крушащее ощущение сердечного приступа – отец рассказывал мне, что испытал во время первого инфаркта. Естественная смерть – скверная штуковина. Честное слово, это гораздо лучше. Так, как действуем мы.
– А как ты догадался, что в гараж пойдет сам Хавьер, а не кто-нибудь другой?
– Что, он позволил бы кому-то другому сесть за руль своего новенького «Фольксвагена»? Такой человек, как сеньор Соланас? Очевидно, ты плохо знаком со здешними обычаями. – Мистер Смит нажал кнопку пульта дистанционного управления, оснащенного мощным передатчиком. В двухстах ярдах от него поднялась створка гаражных ворот.
На то, чтобы заменить воздух в гараже чистым азотом из баллона со сжиженным газом, потребовалось почти полчаса. Теперь же атмосферный воздух восстановит нормальную концентрацию меньше чем за минуту.
Мистер Джонс поднес к глазам бинокль и, подправив резкость, навел его на лежащего на бетонном полу человека. Между ног погибшего расплывалось темное пятно мочи, лицо облепили мухи.
– В смерти нет ничего красивого, – заметил он. – Но вид у него умиротворенный, ты не согласен?
Второй убийца, мистер Смит, взял бинокль и тоже посмотрел на труп.
– Умиротворенный ли у него вид? Трудно сказать. Но, определенно, вид у него мертвый.
Роли, штат Северная Каролина
Белнэп возвращался назад в гостиницу, а у него в голове кружились мысленные образы. Остекленевшие, невидящие глаза Рут, блестящая струйка крови, вытекающая из уголка ее обмякшего рта. Вот она говорила, дышала, думала; и через мгновение уже просто перестала существовать, оставив после себя лишь бесчувственную оболочку. Нет, Рут оставила после себя нечто большее. Двух сыновей, ставших сиротами, и память, которую сохранят об этой замечательной женщине все, кто ее знал. Жизнь ее погасла, когда кто-то нажал на спусковой крючок, посылая точно в цель смертоносную пулю.
Эту пулю выпустил снайпер, судя по всему, с большого расстояния, если учесть ее бесшумное появление, следовательно, проявив незаурядное мастерство. Следующей жертвой мог бы стать сам Белнэп, если бы он не нырнул в кусты, едва сообразив, что произошло. Кто направил снайпера? Почему? Как их выследили? Белнэп пытался мыслить аналитически, но у него в груди бурлила ярость, сомкнувшая щупальца вокруг его окаменевшего сердца. Сколько друзей умерли у него на глазах? А еще была Иветта, которую он так любил: воспоминание о ней Белнэп старался похоронить как можно глубже, словно ядерные отходы, помещенные в капсулу и зарытые в колодец среди пустыни. Тогда вместе с его невестой погибла какая-то частица его самого – мечта о том человеке, каким он мог бы стать. Там, где красота, там смерть.
