Николас подвел Жюстину к металлической двери, покрытой эмалевой краской цвета морской волны. Дверь закрывалась на три замка, установленные один над другим, и была укреплена толстыми защитными плитами. Кроме того, дверь была украшена массой кнопок и окошечек с переговорными устройствами. В верхней части Жюстина разглядела стеклышко видеокамеры.
Николас нажал на кнопку, под которой была таинственная надпись: «Кон». Раздался жужжащий звук, и дверь автоматически открылась. Пропустив их, она вновь закрылась, оставив Николаса и Жюстину в кромешной тьме. Прошла минута, другая. Жюстина стояла молча, хотя ее и распирало от желания задать вопрос. Она чувствовала, что Николас стоит спокойно. Значит так и должно быть.
Свет вспыхнул без предупреждения, и Жюстина заморгала. Она увидела себя, окруженную собственными отражениями.
Тошнотворное ощущение галлюцинации прошло, когда одна панель отошла в сторону, и Николас вывел ее из этого зеркального ящика.
Жюстина увидела, что находится в просторном, но теплом помещении с высокими, как в соборе, потолками. Стены были не прямыми, а вогнутыми в одном месте, выпуклыми в другом, напоминая ей формы человеческого тела. Их украшали огромные художественные полотна в постимпрессионистской манере.
Помещение было обставлено мебелью, стилизованной под старинную, но с современной мягкой кожей на сидениях и спинках. Кое-где стояли японские лакированные столики со старинными письменными принадлежностями. В одной из ниш в стене стояла скульптура актера театра Кабуки в натуральную величину, в настоящей одежде и в парике. В центре комнаты была лакированная и позолоченная фигура Будды. Как ни странно, комната создавала впечатление не лавки старьевщика, а какой-то удивительной гармонии.
Посреди комичны стоял японец довольно свирепого вида. Он стоял в напряженной позе и не скрывал этого.
— Быстро же ты обернулся, Тик-Тик, — сказал японец. — Быстрее некуда.
И тут она узнала его:
— Конни? Конни Танака?
— Он самый! — ответил Конни, кланяясь по японскому обычаю, и очень растерялся, когда Жюстина бросилась к нему с протянутыми руками.
Николас рассмеялся:
— Видел бы ты себя сейчас, Танака-сан!
— Это и есть новая квартира? — спросила Жюстина. — Она просто грандиозна.
— Ты еще не все видела, — поспешил ее заверить Николас.
— Тик-Тик! — укоризненно сказал Конни, потом повернулся к Жюстине. — Не думай, что я не рад тебя видеть, — сказал он, целуя ее в щеку. Потом опять повернулся к Николасу: — Я прочел то, что ты мне дал, Тик-Тик. Я работал быстро, но, должен признаться, куда мне до тебя? Скажи мне, почему ты здесь? Я думал, ты появишься только через несколько дней.
— Мы работаем по ускоренному расписанию, — объяснил Николас, располагаясь в роскошном кресле а-ля Людовик XIV. — Дорокудзай спалил наш дом прошлой ночью.
Конни в сердцах бросил эпитет по-японски, которого Жюстина не поняла.
— Я приготовлю чай, — сказал он.
Жюстина повернулась к Николасу. Ее глаза потемнели от затаившегося в них ужаса. Она вся дрожала:
— Почему ты мне этого раньше не сказал?
— А какой смысл? — оправдывался Николас. — Ты бы только еще больше разволновалась. А тебе надо было поспать.
— Но, Ник, как он узнал, куда я направляюсь? — На ее лице было написано страстное желание услышать, что это все была шутка или хотя бы страшный сон, от которого она должна скоро пробудиться.
— Боюсь, ты ему сама об этом и сказала, — сказал Николас. Однако он решил ей ничего не говорить, что она указала Сендзину место, где были скрыты изумруды Со-Пенга. Зачем ей чувствовать унижение?
— О Господи! Ник, а что я ему еще сказала? Я ничего не помню!
— Откуда мне знать? — мягко ответил он. Плечи Жюстины поникли. Она внезапно почувствовала усталость. Просто удивительно, какую физическую нагрузку дает порой страх, подумала она. Но тут Конни вернулся с подносом, на котором стояло все необходимое к чаю, и Жюстина немного восстановила душевное равновесие.
До чего мудро поступают японцы, прибегая к чайной церемонии в трудную минуту, подумала она. И культурно, и мудро. За то время, которое требуется для того, чтобы выполнить массу мелких, но важных манипуляций, связанных с церемонией, дух освобождается от тревоги, возвращается на дорогу мысли, которая выведет из затруднения.
После того, как чай был заварен, все формальности соблюдены, ароматная жидкость выпита, Николас рассказал Конни о том, что произошло, а также о том, что за этим кроется по его мнению. Жюстина о многом этом слышала в первый раз, и по телу ее прокатилась дрожь, будто от глотка неразбавленного виски.
— Что бы ты мог поручить мне сделать, Тик-Тик? — спросил Конни, когда Николас закончил.
— Ты это уже делаешь, — ответил Николас, глядя ему прямо в глаза. — Мне нужны наличные деньги, кредитные карточки, водительские права. Все это для меня организуют в офисе. Мне надо провернуть много дел, и сделать их могу только я один. Не присмотришь ли ты за Жюстиной, пока я этим занимаюсь?
— Ник! — воскликнула Жюстина, прежде чем Конни мог ответить. — Я хочу быть с тобой. Я не могу вот так сидеть, как кукла без всякой пользы, пока ты...
Николас подошел и сел с нею рядом. Взял за руку.
— Вовсе не без пользы, — сказал он тоном, которому она привыкла безоговорочно подчиняться. — У каждого из нас есть своя роль. Твоя — сидеть. Главное, чтобы каждый из нас сыграл свою роль как можно лучше.
Жюстина кивнула, глядя ему прямо в глаза.
— Может, ты оторвался от этого друга, когда примчался сюда? — высказал предположение Конни. — Я знаю, за тобой невозможно угнаться. А поскольку ты потерялся, то почему бы тебе не остаться в этом качестве? Избегай...
— Он меня найдет, Конни, — заверил его Николас. — Куда бы я ни скрылся, он найдет меня. Все это дело времени.
— Но мы можем...
— Нельзя избежать неизбежного, — перебил его Николас. — Просто потратишь зря энергию, если попытаешься сделать это. А нам эта энергия весьма пригодится в ближайшее время. — Он ссутулился, стараясь не смотреть на перепуганное лицо Жюстины. — Цель перед нами одна — играть игру. НАШУ игру. Не в прятки, а в три листа. В основе ее — обман зрения. Мы ему покажем семерку бубен, а когда он изготовится нас срезать, то обнаружит, что это на самом деле туз пик.
— Сильная карта. В ней — смерть, — согласился Конни. — Хороший план.
— Должен быть, — сказал Николас. — Единственный, который может сработать.
Конни собрал чашки и исчез за старинной японской ширмой, на которой были изображены белые цапли, летящие над сверкающим золотом и зеленью морем. Николас повернулся к Жюстине и посмотрел на нее долгим взглядом: — Ты просто не представляешь себе, до чего ты мне дорога.
