Одним из самых популярных ораторов на таких собраниях был Фергюс Макдональд. Он умел десятками приемов взбудоражить аудиторию, он добирался до самых глубинных, тайных страхов слушателей и вытаскивал их наружу, так что слушатели вопили в страхе и восторге.
— Знаете, что задумали хозяева, что они собираются делать? Первым делом они разделят работу каждого из нас на отдельные операции.
Громовой ужасный рев, от которого дрожат стекла в рамах. Фергюс стоит на сцене, отбросив со лба редкие светлые волосы, и улыбается; дожидается, пока гул затихнет.
— Профессию, которой вы учились много лет, они разделят натрое, и вашу работу станут делать трое необученных, которые всего год изучали свою часть операции. А платить им будут десятую долю того, что платят вам.
Громовой рев:
— Нет!
И Фергюс в ответ бросает:
— Да! — кричит он. — Да! Да! И снова да! Вот что удумали хозяева. Но это еще не все. Они собираются заменить вас черными. Черные отберут у вас работу, черные будут надрываться за гроши, на которые вам не прожить.
Теперь все кричат, обезумев от гнева, страшного гнева, которому не на чем сосредоточиться.
— А ваши дети? Вы согласны кормить их отбросами? Ваши жены будут ходить в рванье! Вот что произойдет, когда черные займут ваши места.
— Нет! — ревут слушатели. — Нет!
— Рабочие мира, — кричит Фергюс, — рабочие мира, объединяйтесь и сохраните свою страну белой!
Рев, аплодисменты, ритмичный топот ног по деревянному полу — все это длится десять минут, а Фергюс тем временем расхаживает по сцене, сжимая руки над головой, как боец-чемпион. И когда шум стихает, он отбрасывает со лба волосы и запевает «Красный флаг».
Весь зал вскакивает и поет революционную песню:
Поднимем же наш красный флаг,
Под ним мы победим или умрем!
Пусть трусы дрожат и предатели смеются.
Наш красный флаг будет развеваться.
Марк шел домой с Фергюсом Макдональдом; вечер был морозным, и их дыхание в свете уличных фонарей напоминало страусовые перья. Хелен шла между мужчинами — маленькая изящная фигурка в черном пальто с кроличьим воротником, на голове вязаная шапка.
Она взяла обоих под руки, казалось бы, бесстрастным дружеским жестом, но ее пальцы тревожили, надавливая на твердые мышцы предплечья Марка, и иногда, догоняя широко шагавших мужчин, она касалась Марка бедром.
— Послушай, Фергюс, то, что ты говорил в зале, глупость, — нарушил молчание Марк, когда они повернули на улицу, ведущую к дому. — Нельзя одновременно объединить рабочих и сохранить страну белой.
Фергюс довольно усмехнулся.
— Ты умный парень, товарищ Марк.
— Нет, я серьезно. Гарри Фишер говорит совсем другое.
— Конечно, парень. Сегодня я давал свиньям помои. Нам нужно, чтобы они обезумели, предстоит кровавая работа, нужно все разрушить. — Он остановился и через голову женщины посмотрел на Марка. — Нам нужно пушечное мясо, парень, много такого мяса.
— Значит, на самом деле будет не так? — спросил Марк.
— Конечно нет, парень. Мы создадим прекрасный новый мир. Все равны, все счастливы, ни хозяев, ни угнетенных.
Марк пытался подавить сомнения.
— Ты говоришь о борьбе, Фергюс. Ты имеешь в виду настоящую войну? Со стрельбой и всем прочим?
— Да, войну со стрельбой, товарищ, кровавую войну, такую, как революция в России. Мы пропитаем эту землю кровью правителей и хозяев, зальем ее кровью приспешников буржуазии, полицейских и офицерья.
— А чем мы… — едва не сказал Марк, но не смог заставить себя выговорить это. Он не был готов к такому участию. — А чем вы будете воевать?
Фергюс снова усмехнулся и подмигнул.
— Узнаешь в свое время, — кивнул он. — Да, завтра вечером.
* * *
В субботу в Доме профсоюзов был благотворительный базар. Профсоюз женщин собирал деньги на строительство новой церкви. Там, где накануне обезумевшие толпы требовали крови, были расставлены длинные столы на козлах, и женщины раскладывали на них свои пирожные, торты, подносы с пирогами, расставляли горшки и банки с вареньями и джемом.
Марк купил за пенни пирог, и они с Фергюсом жевали его, неторопливо гуляя по залу, останавливаясь у груд поношенной одежды; Фергюс примерил темно-бордовую вязанную кофту и после некоторых раздумий заплатил за нее полкроны. Они дошли до конца зала и остановились у подъема на сцену.
Фергюс еще раз осмотрел зал, взял Марка за руку и повел по ступенькам на сцену. Они неторопливо пересекли ее и через дверь на петлях прошли в лабиринт крошечных кабинетов и профсоюзных кладовых. В субботний день все эти помещения пустовали.
Ключом со своей часовой цепочки Фергюс открыл низкую металлическую дверь, и они, наклонившись, прошли в нее. Закрыв за собой дверь, Фергюс повел Марка вниз по узкой, крутой металлической лестнице. Пахло сыростью и землей, и Марк понял, что они спускаются в подвал.
Фергюс постучал в дверь у подножия лестницы, и через мгновение чей-то глаз принялся разглядывать их через глазок.
— Все в порядке, товарищ. Фергюс Макдональд, член комитета.
Загремела цепочка, и дверь открылась. Перед ними стоял недовольный, плохо одетый мужчина. Он был небрит и мрачен; в крошечной комнате стояли стол и стул, а на столе — остатки обеда и смятая ежедневная газета.
Мужчина хмыкнул, и Фергюс и Марк через другую дверь, в конце комнаты, прошли в подвал.
Земляной пол и сводчатый потолок на неоштукатуренных кирпичных колоннах. Пахло пылью, крысами, затхлостью. В центре тускло горела единственная лампочка, она оставляла ниши за арками в тени.
— Здесь, парень, наш арсенал.
В углублениях штабелями в рост человека стояли деревянные ящики, накрытые тяжелым брезентом, очевидно, украденным на сортировочной станции, потому что на брезенте было написано SAR
[8]
.
Фергюс приподнял край брезента и улыбнулся невеселой бледной улыбкой.
— Еще в смазке, парень.
На деревянных ящиках стояло клеймо «W.D.»
[9]
и надпись «6 штук „Ли-Энфилд Марк 1“».
Марк был ошеломлен.
— Боже, Фергюс, да здесь их сотни!
— Так и есть, парень, и это только один арсенал. По всему Рэнду есть и другие.
Он прошелся по подвалу и приподнял другой брезент. Ящики с патронами: быстро открывающиеся крышки, пачки по тысяче штук патронов калибра.303.
— Достаточно для работы.
