— Sehr gut meine Kinder.
[4]
А теперь отправимся в Найроби, — объявил граф.
Механики, Хенни, Макс и Ишмаэль забрались в кузов, Густав сел за руль, и тяжелый грузовик тронулся с места.
— Кортни, поедете со мной. Фрейлейн фон Вельберг сядет впереди, а вы устраивайтесь сзади. Будете показывать дорогу и знакомить нас с местными достопримечательностями.
Мирбах помог Еве разместиться на переднем сиденье, укрыл ей ноги шерстяной накидкой, вручил защитные очки и тонкие лайковые перчатки, чтобы солнце не обожгло нежные ручки, завязал под подбородком шелковый шарфик, чтобы шляпку не сорвало ветром, проверил оружие, стоявшее в пирамидке за шоферским сиденьем, сел за руль, опустил очки и завел двигатель. Мотор взрыкнул, и они устремились вдогонку за грузовиком. Ехал граф быстро, демонстрируя при этом безупречное мастерство вождения. Наблюдая исподтишка за Евой, Леон видел, как напрягается ее лежащая на бортике рука и белеют костяшки пальцев, когда граф, не снижая скорости, проходил крутой поворот или машина начинала подпрыгивать на ухабах, но при этом выражение лица молодой женщины оставалось неизменно спокойным.
Дорога повернула в сторону от океана, и теперь им все чаще встречались стада газелей и антилоп. Восхищенная их быстротой и грацией, Ева смеялась и хлопала в ладоши.
— Отто! — крикнула она. — Что это за животные? Они такие милые и так забавно скачут, будто танцуют!
— Кортни, ответьте фрейлейн, — бросил через плечо граф.
— Это газели Томпсона, мисс. Их здесь тысячи, и у вас еще будет возможность познакомиться с ними поближе. Что касается любопытной манеры подскакивать, то для нее существует особое название: смотровой прыжок. Газели скачут так, когда встревожены, предупреждая других о близкой опасности.
— Пожалуйста, Отто, останови машину. Я хочу сделать несколько набросков.
— Как тебе угодно, дорогая.
Граф пожал плечами и заглушил мотор. Ева положила на колени альбом и достала карандаш. Леон слегка подался вперед, с изумлением наблюдая, как у него на глазах на чистой странице появляется великолепный набросок скачущего животного — выгнутая спина, напряженные ноги, вскинутая голова… Ее художественный талант был несомненен. Леон вспомнил, что видел среди доставленного «Зильберфогелем» багажа мольберт и ящики с краской, но не придал им тогда значения.
Поездка и в дальнейшем еще не раз прерывалась остановками по просьбе Евы. Ее привлекало многое: сидящий на верхушке акации орел, самка гепарда, мчащаяся через выжженную солнцем саванну в сопровождении трех детенышей. Граф неизменно отзывался на просьбы спутницы, но было заметно, что частые остановки раздражают его и утомляют. Выйдя на очередной остановке, Отто взял ружье и подстрелил пять газелей, потратив ровно столько же патронов. Впечатляющая демонстрация.
— Что с ними делать, сэр? — спросил Леон, с трудом сохраняя вежливый тон.
Как и любой настоящий охотник, он презирал тех, кто убивает просто так, ради забавы.
— Ничего. Оставьте как есть, — равнодушно бросил граф, возвращая оружие на место.
— Не желаете ли взглянуть поближе, сэр? У одной, по-моему, прекрасные рога.
— Nein. Вы сами сказали, что их будет еще много. Пусть послужат кормом стервятникам. Я всего лишь хотел проверить прицел. Едем дальше.
Ева заняла свое место, и Леон заметил, что она побледнела и поджала губы. Похоже, он был не одинок в своей оценке этого проявления бессмысленной жестокости.
Мирбах полностью сосредоточился на дороге, а Ева за все время поездки так ни разу и не взглянула на Леона. Более того, она ни разу не обратилась к нему напрямую, а все свои просьбы и замечания адресовала через графа. Почему? Возможно, причиной была застенчивость. Или графу не нравилось, что она разговаривает с другими мужчинами. С другой стороны, он сам видел, как Ева беседовала о чем-то с Густавом и даже перекинулась парой слов с Максом и Хенни, когда их представили ей в Килиндини. Так почему она явно игнорирует его? Он продолжал исподтишка наблюдать за ней, и этот интерес, похоже, не остался незамеченным: вот Ева безотчетным жестом убрала выбившуюся из-под шляпки прядь, вот изменила слегка наклон головы, и обращенная к нему щека чуть-чуть порозовела.
Солнце прошло зенит. Пыльная дорога сделала еще один поворот, и они увидели стоящего у развилки Густава. Инженер поднял руку, а когда граф остановился, подбежал к машине.
— Прошу прощения, но ленч готов. Так что если желаете подкрепиться…
Он повернулся и вытянул руку, указывая на рощицу хинных деревьев, у которой стоял грузовик.
— Отлично, я уже проголодался, — ответил граф. — Становись на подножку, я тебя подброшу.
Густав вскочил на подножку, и автомобиль, свернув с дороги, покатил вперевалку к роще, до которой было не более двухсот ярдов.
Ишмаэль натянул тент между четырьмя деревьями и поставил в тени раскладной стол и несколько стульев. Стол был накрыт белоснежной скатертью, серебряные приборы разложены строго по порядку. Пока гости, выйдя из машины, разминали занемевшие члены, Ишмаэль — в красной феске и длинной белой канзе — подходил к каждому с кувшином теплой воды, кусочком лавандового мыла и переброшенным через руку полотенцем.
Когда все умылись, Макс пригласил их к столу. На подносах лежала тонко нарезанная ветчина, в корзиночках — черный хлеб, в горшочке таяло масло, а на огромном серебряном блюде красовалась русская белужья икра. Рядом, на сервировочном столике, выстроилась батарея винных бутылок. Открыв первую, «Gewurztraminer», Макс разлил золотистый напиток по высоким бокалам.
Ева почти не ела, удовольствовавшись несколькими глотками вина и бутербродом с икрой, зато граф Отто продемонстрировал завидный аппетит. Насытившись и оставив после себя несколько грязных тарелок, он в одиночку опорожнил две бутылки «Gewurztraminer» и поднялся из-за стола. Впрочем, выпитое никак не сказалось на его поведении и реакции. Усевшись за руль, граф держался с прежней уверенностью, разве что гнал еще быстрее, хохотал громче и не стеснялся в шутках.
Проезжая мимо шедших вдоль дороги женщин с тюками скошенной травы на головах, Отто сбросил скорость и с минуту пялился на их обнаженные груди, а отъехав, фамильярно положил руку на колено сидевшей рядом Евы.
— Следи за дорогой, — спокойно заметила она, возвращая руку на место.
Леон, наблюдавший эту возмутительную сцену с заднего сиденья, вскипел от злости и хотел было вмешаться, но в последний момент сдержался — подвыпивший граф мог повести себя непредсказуемо, и еще неизвестно, как это отразилось бы на самой Еве.
Потом злость Леона обернулась против нее. Почему она позволяет по отношению к себе такие вольности? Почему сносит покорно унижение? Она ведь не шлюха. И тут его мысль споткнулась. Леон вдруг с полной ясностью постиг простую истину. В том-то и дело, что шлюха! Высококлассная куртизанка. Игрушка для Отто фон Мирбаха, продавшаяся за дешевые безделушки, тряпки и скорее всего за деньги. Он постарался внушить себе презрение к ней. Хотел возненавидеть ее. И сделал еще одно поразительное открытие: если она продажная девка, то ведь и он сам ничем не лучше. Разве он не продался принцессе Изабелле? Разве не исполнял покорно ее прихоти? Мысль эта ошеломила как удар кастетом между глаз.
