Закуталась в бледное облако меха, взбила воротник, чтобы он обрамлял лицо. Прекрасно. Только мех и пара золотых туфелек, бледно-золотых, отлично соответствующих цвету волос.
Неожиданно она заторопилась. Выбежала из дома к машине. Огибая старый дом на Винберг-Хилл, она включила фары. Ненавязчиво шумел мотор, смешиваясь с шепотом ночного ветерка в каштановых деревьях, обрамлявших подъездной путь.
Она остановилась во дворе, увидела «роллс» Бенедикта в гараже, увидела свет в окне кабинета. Передняя дверь открыта. Ее туфельки не издавали ни звука в темных коридорах; она потянула дверь кабинета, та распахнулась. Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и остановилась, прижавшись спиной к темной деревянной панели. В комнате было полутемно, горела одна затененная лампа.
Бенедикт сидел за столом. В комнате висел тяжелый запах сигаретного дыма и коньячных паров. Лицо у него раскраснелось, рубашка была расстегнута. На столе перед ним лежал дробовик. Руби удивило присутствие оружия, она смутилась и забыла приготовленные заранее слова.
Бенедикт взглянул на нее. Глаза его были слегка не в фокусе, он медленно мигнул. Потом улыбнулся, рот его изогнулся, и заговорил он неуверенным голосом.
— Значит, ты вернулась.
К ней мгновенно вернулась вся ненависть. Но она сохранила бесстрастное выражение лица.
— Да, — согласилась она. — Вернулась.
— Иди сюда. — Он повернул стул, но она не двинулась, прижимаясь спиной к деревянной панели.
— Иди сюда. — Бенедикт говорил теперь увереннее.
Неожиданно Руби улыбнулась и послушалась.
Она остановилась перед ним, кутаясь в мех.
— Наклонись, — приказал Бенедикт, и она заколебалась.
— Вниз! — хлестнул его голос. — Вниз, черт побери!
Руби опустилась перед ним на колени, а он выпрямился. Она стояла перед ним в покорной позе, склонив голову, золотые волосы упали на лицо.
— Ну, давай, — насмехался он, — проси у меня прощения.
Она медленно подняла голову и посмотрела ему в лицо. Негромко заговорила.
— Трейси сегодня в пять тридцать выехала в Картридж Бей.
Выражение лица Бенедикта изменилось.
— Она выехала четыре часа назад, теперь она уже на полпути.
Он смотрел на нее, раскрыв губы, красные, мягкие, слабые.
— Она едет к Джонни, — продолжала Руби. — Она все знает об установке на «Кингфишере». Знает о большом голубом алмазе.
Он начал недоверчиво качать головой.
— К утру Джонни тоже будет знать. Так что, дорогой мой, ты опять проиграл, не так ли? Тебе его никогда не победить, Бенедикт. Ну как, мой дорогой?
В голосе ее звучало торжество.
— Ты? — прохрипел он. — Ты?
И она рассмеялась, кивая в знак согласия, неспособная из-за смеха говорить.
Бенедикт неуклюже наклонился, протянув руки к ее горлу. Она упала, он на нее. Смех ее захлебнулся.
Они покатились по полу. Бенедикт продолжал сжимать ее горло, он кричал в ярости и отчаянии. Она била длинными ногами, царапала его лицо ногтями, сражалась с силой загнанного животного.
Они неожиданно откатились назад, и Бенедикт с силой ударился головой о ножку стола. Он разжал руки, она вырвалась, шумно дыша. Откатилась от него, одним гибким движением встала на ноги, воротник норковой шубы был разорван, спутанные волосы свисали на лицо.
Бенедикт, держась за стол, встал на колени. Он по-прежнему кричал, испускал яростные бессвязные звуки, а Руби повернулась и устремилась к двери.
Ослепленная собственным гневом, с трудом дыша, она дергала ручку двери, повернувшись к нему спиной.
Бенедикт схватил со стола ружье. По-прежнему стоя на коленях, он положил его на руки. Отдача ударила его, выстрел громко прозвучал в закрытой комнате, длинный язык желтого пламени осветил сцену, как вспышка фотографа.
Тяжелый заряд ударил Руби в спину. На таком расстоянии он пробил спину и таз, образовав огромное отверстие. Разорвал ей живот, развернув ее у стены. Она скользнула вниз и села, глядя на него через разорванную норку.
Бенедикт следовал стволом за ее падением и выстрелил из второго ствола. Снова короткий гром и желтое пламя.
С еще более близкого расстояния, чем первый, второй выстрел ударил в ее прекрасное золотое лицо.
* * *
Бенедикт стоял в гараже, прижавшись лбом к холодному металлу «роллс-ройса». Он все еще держал в руках дробовик, карманы были набиты патронами, которые он подобрал с пола, перед тем как выйти из кабинета.
Он сильно дрожал, как больной с высокой температурой.
— Нет! — простонал он, повторяя это отрицание снова и снова, опираясь на большую машину.
Неожиданно его вырвало: он вспомнил, какую учинил бойню. Его рвало смесью коньяка и ужаса.
Он побледнел и ослаб, но почувствовал себя лучше. Через открытое окно бросил ружье на заднее сидение, сам сел на место шофера.
Он сидел, склонившись к рулю, и постепенно инстинкт самосохранения взял верх.
Казалось, у него только один путь к спасению. «Дикий гусь» способен переправить его через океан — может быть, в Южную Америку, а в Швейцарии у него достаточно денег.
Он вывел «роллс» из гаража, шины негромко визжали на бетоне, в свете фар поднимался голубоватый дымок.
* * *
«Мерседес» полз по толстому слою песка, фары безуспешно пытались разогнать яркий оранжевый пылевой туман, перехлестывавший дорогу впереди. Горячий песчаный ветер бил по корпусу, покачивая машину на рессорах.
Трейси сидела за рулем, всматриваясь вперед глазами, горевшими от усталости и пыли.
Эта песчаная дорога была единственным путем, ведущим от главной магистрали к Картридж Бей. Сотни миль мучительного пути в глубоких песчаных колеях и по треснувшим камням, когда дорога пересекала каменистые хребты.
Радиатор «мерседеса» закипел, он перегрелся от горячего ветра и от усилий преодоления толстых песчаных заносов. Местами приходилось прорываться сквозь жесткую пустынную растительность по колено высотой.
Каждые несколько минут перед машиной, как вспугнутое животное, пролетало перекати-поле, гонимое ветром.
Временами Трейси казалось, что она пропустила очередной поворот и теперь устремляется прямо в пустыню, но потом перед ней в свете фар снова показывалась песчаная колея. Однажды она действительно съехала с дороги, и «мерседес» немедленно засел, его колеса бесполезно проворачивались в песке. Ей пришлось выйти из машины, голыми руками выгрести песок из-под задних колес, натолкать в углубления обломки дерева, чтобы дать колесам точку опоры. Когда «мерседес» неуклюже выполз обратно на дорогу, Трейси чуть не расплакалась от облегчения.
