Парадной оказалась крайняя левая дверь, облицованная синим стеклом, что делало ее похожей на крыло тропической бабочки. Гостей провели по коридору, отполированному до блеска. Стены и потолок были расписаны изображениями танцующих дев и языческих богов в тускло-оранжевых, янтарных, горчичных и винно-красных тонах. Фрина удивилась, что монастырское начальство не заклеило эти сцены обоями.
Конвой остановился перед дверью, сделанной из цельного куска красного дерева. Самая высокая девочка постучала и отступила в сторону, дверь распахнулась, и детей как ветром сдуло.
Фрина обернулась, чтобы поблагодарить девочек, но их уже и след простыл. Она удивленно вскинула брови, но Дот лишь кивнула в ответ: некогда и она умела исчезать с молчаливой быстротой, когда вот так же распахивалась дверь в монастыре, где она воспитывалась.
Монахиня, в жилах которой, казалось, текла не кровь, а уксус, остановилась, чтобы надлежащим образом выразить свое неодобрение гостям матери-настоятельницы, а затем провела их по блестящему, словно морская гладь, паркету к следующей двери, с резким скрипом распахнула ее настежь и возвестила:
– Ваши посетительницы, мать-настоятельница!
Женщина, сидевшая за столом, встала, слегка вздрогнув от шума, и улыбнулась.
Фрина двинулась ей навстречу и пожала настоятельнице руку. Мать Тереза предложила гостьям сесть. Стулья были настолько неудобными, что их прямизна казалась наказанием за грехи.
– Я Фрина Фишер, а это мое доверенное лицо, мисс Уильямс. Надеюсь, мы вам не помешали.
– Нет, совсем нет. Я разделяю ваши опасения по поводу Алисии. Не вполне уравновешенная девочка, признаю, но с таким грузом за плечами…
– Что за груз вы имеете в виду?
В темно-карих глазах невозможно было что-либо прочесть. Длинные красивые руки были сложены одна на другой, как у оперной певицы. Лицо – ровный овал без морщин, полные губы, строгие, но мягкие, со складками в уголках; видимо, монахиня, несмотря на годы истовой теологии, все же сохранила чувство юмора. В матери-настоятельнице чувствовалось какое-то особое очарование…
– Мать Алисии умерла, когда девочке было семь лет – болезненная, долгая, изнуряющая смерть. Рак. Господь упокоил ее. Отец к тому времени был уже в летах, но не придумал ничего лучше, как жениться на женщине на сорок лет его моложе, хотя, думаю, тогда о ее характере ничего дурного известно не было. Алисия – девочка строгих нравов, полагаю, что поступок отца возмутил ее. Кто станет ее осуждать? Отношение брата к мачехе еще больше усугубило ситуацию. И отец, и брат были ослеплены этой женщиной, и для Алисии любви уже не оставалось, понимаете? Представляете, каково ей было?
Фрина кивнула. Она представляла.
– Отец отказался оставить дочку у нас, когда та заявила, что чувствует в себе призвание свыше, и отдал ее в светскую школу в городе. Я, как могла, попыталась объяснить девочке, что истинное призвание нельзя запретить и что Господь ее не покинет. Я почти ждала ее прихода. Но она здесь не появилась. Я позову двух ее ближайших подруг, если хотите, они подтвердят мои слова.
Фрина снова кивнула. Дот держалась молодцом и не поддавалась нахлынувшим воспоминаниям.
– Сестра Константина! – обратилась настоятельница к той самой нелюбезной монахине. – Не могли бы вы найти сестер Биван и привести их ко мне? Предупредите их, что у них не будет неприятностей. Я просто хочу поговорить с ними.
Монахиня послушно исчезла, не преминув хлопнуть дверью.
– Боюсь, сестра Константина воспитана в старых правилах, – извинилась настоятельница. – Она не ценит деликатность и вежливость. Но пребывание в монастыре все же смягчило ее нрав.
Интересно, кем была эта сестра Константина в миру, подумала Фрина. Каменщицей, должно быть, или рабочей в фирме, занимающейся сносом домов.
В комнату вошли две девочки и молча замерли перед столом настоятельницы.
– Это досточтимая Фрина Фишер и мисс Уильямс, девочки. А это Никола Биван и ее сестра Энн. Девочки, мы хотели бы узнать, когда в последний раз вы видели Алисию Воддингтон-Форсайт? Ну же, говорите. Не бойтесь. Нам просто важно это знать.
Никола расплакалась.
Тогда за дело взялась Дот.
– Подойдите-ка сюда, – позвала она, открывая сумочку. Когда девочки приблизились, она сунула им в рот по леденцу. – А теперь будьте умницами и скажите этой леди то, что она желает знать, – подбодрила Дот сестер. – Мать-настоятельница на вас не сердится.
Энн Биван сунула леденец за щеку и улыбнулась.
– Я сказала этим леди, что мы видели Алисию последний раз три недели назад, – начала настоятельница, самым нежелательным образом оказывая влияние на следствие, но тут Никола, ободренная леденцом и сапфирово-синим костюмом, выпалила:
– О нет, мать-настоятельница, мы видели Алисию в среду.
– В среду на этой неделе? – переспросила Фрина.
Девочка кивнула.
– Где?
– Да здесь, мисс, в школе, у нее была сумка, она сказала, что сбежала из дома и идет к материнастоятельнице, чтобы попроситься в послушницы…
– Но она не приходила ко мне! – воскликнула мать Тереза. – Ты уверена, Никола?
Девочка энергично кивнула.
– Когда ты ее видела? – спросила Фрина.
– Поздно, мисс, после ужина. Она сказала, что приехала последним поездом. Вызвала нас во двор, у нее была сумка и все такое, я думала, что увижу ее за завтраком, но она не появилась. Что с ней стало? Она исчезла?
– Да, похоже на то. Но это секрет, смотрите, не проболтайтесь. Поняли меня? Никому ни слова, или я буду вами очень недовольна, – пригрозила мать-настоятельница. – У вас есть еще вопросы, мисс Фишер?
– Во что она была одета?
– Синяя форма и белая блузка, мисс.
– А ее дневник был у нее?
– Думаю, что да, мисс. Алисия его всегда с собой носила. Она сказала, что направляется прямо к вам, мать-настоятельница.
– Хорошо, девочки. Пойдите в часовню и помолитесь о вашей подруге. Господь защитит ее, где бы она ни находилась. Ступайте.
Дот протянула девочкам еще по конфете, и сестры, отягощенные тайной, на цыпочках удалились.
– Сестра Константина! – позвала мать Тереза железным голосом.
Монахиня неохотно вошла в комнату.
– Вы не пустили девочку ко мне, так?
– Не знаю, о ком вы толкуете, мать-настоятельница.
– Нет, знаете, сестра. О несчастной Алисии Воддингтон-Форсайт, она сбежала из дома и пришла сюда за защитой, а вы отослали ее прочь, верно? Один Бог знает, что творится в людских сердцах! Но хоть я и не святая, разум у меня есть. Расскажите, что произошло.
– Она заявилась сюда, словно хозяйка, и стала жаловаться на свою мачеху. Я не хотела вас беспокоить подобными разговорами, вот и сказала ей, что она больше не наша воспитанница и не может быть здесь монахиней, так что пусть отправляется назад к своему папаше.
