Подошло назначенное время. Вернулся Петров, начали подтягиваться остальные приглашенные. Сдвинули вместе и накрыли бумагой четыре стола, положили под холодную воду бутылки, начали расставлять закуски. Из соседних кабинетов принесли недостающие стулья. Приготовления, как и обычно в таких случаях, затянулись, и только после половины девятого стали рассаживаться за стол. Повод для застолья был нерадостный, и начали как-то незаметно, без громких тостов и речей. Первые три рюмки выпили быстро. Большинство присутствующих, не успевшие днем нормально пообедать, налегали на закуски, и тарелки быстро пустели. Подошли опоздавшие, и, наскоро перекурив в соседнем кабинете, все опять вернулись за стол.
— Скажу честно, Гера, мне жалко, что ты уходишь. — Николаев поднялся. — Я всегда считал, что если кто нашел себе другое место и решил переводиться или увольняется, то поступает правильно. Никогда никого не отговаривал в таких случаях. Каждый сам решает, где ему лучше. Но сейчас… Я понимаю, конечно, что ты сто раз все обдумал, но мне, честное слово, жалко, что так получается. Не умею и не люблю много говорить, поэтому предлагаю просто выпить за тебя, за то, чтобы у тебя «там» все сложилось!
Выпили. Закусили.
— Ты себе место подыскал уже? — спросил кто-то из оперов.
— Да так, есть варианты, — неопределенно пожал плечами Даниленко. — Еще не определился.
— К Михалычу в «Спрут» не пробовал? Там много наших. Мне через год на пенсию уже, хочу к нему попробовать, если не развалятся к тому времени.
— У тебя что, двадцать пять уже будет? — удивились на другом конце стола, имея в виду количество отработанных на милицейском поприще лет.
— Какие двадцать пять! Двадцатник только-только стукнет! Только хватит мне уже, чем дальше, тем хуже… Слышал, новый кодекс собираются принять? Там за грабеж, например, штраф предусмотрен, сколько-то минимальных зарплат, а верхний предел — то ли три, то ли пять лет… Приходишь к судье — хотят ведь как в Америке сделать, чтобы суды не только судили, но и все остальные вопросы решали — так вот, приходишь к судье и говоришь: я хочу два грабежа «залепить», сколько я вам должен? Оплачиваешь, авансом, штраф, а потом идешь и с чистой совестью грабишь. И никто тебе за это ничего сделать не может. Что, ради этого я столько лет уродовался?
— Это ты своими вывихнутыми ментовскими мозгами все не так понимаешь, — перебил Савельев. — Мы идем к демократии, поэтому никого наказывать ни за что нельзя. А тебя уродоваться никто не просил, сам виноват.
— Да я и не виню никого, просто противно! Как будто, кроме нас, никому это и не надо!
— Кому надо — от тех ничего не зависит. А от кого зависит — тем совсем другое требуется…
— Ладно, хватит об этом! — оборвал Петров. — А то сейчас еще о политике начнете. Не за этим ведь собрались.
— Правильно, Димыч, лучше наливай!
Вышли покурить в соседний кабинет. Даниленко широко открыл окно, угостил Ковалева сигаретами.
— Знаешь, Костик… Я, пока рапорт свой подписывал, сто раз обо всем передумал. И все равно ответа не нашел. Вроде бы, правильно все решил, жена так вообще в такое счастье поверить не может. Каждый день в семь вечера — дома, никаких дежурств ночных, в выходные никто трогать не будет. Я уж не говорю о зарплате, тут и сравнивать-то нечего! Меня ведь хорошее место ждет, я об этом старался особо не говорить…
— Я и так догадался.
— Место хорошее, все, что надо — привезут, самого, куда надо, доставят, туда и обратно. Все условия для работы созданы. А мне вот никак не успокоиться. Сейчас ведь уже не коммунизм, идей гениальных никаких не осталось. Каждый ищет себе место получше, наверх лезет. Я, пока в отпуске был, в фирму свою походил немного, присмотрелся. Нормальные люди. Есть, конечно, и дерьмо, но это как везде. Так вот, нормальные люди, тихо-мирно занимаются своим делом, и, главное, понятно, почему они это делают. Ради того, чтобы какого-нибудь ублюдка в камеру запихать, тратишь свое время, свои деньги, здоровье свое. И ничего из этого не восстанавливается. У меня жена, по-моему, так и не смогла понять, почему я каждый день задерживаюсь. Это ведь не меня ограбили, не у меня квартиру обворовали. В любую контору, кроме нашей, приди под конец рабочего дня, так с тобой никто и разговаривать не станет. Ладно, раньше можно было думать: вот, посажу я его, так он несколько лет никому мешать не будет. А сейчас? Угробишь ты на него уйму времени, а судья его под залог выпустит, адвокаты накинутся, тебя сто раз в грязи изваляют, отписываться и объясняться замучаешься, а его потом все равно осудят условно, и он тебе, при встрече, в рожу ухмыляться будет. И надо тебе это?
— Не все так плохо.
— Ты еще скажи, что я не прав и на самом деле все хорошо!
— Такого тоже не скажу. Конечно, и платят мало, и нету ничего, и работать все, кому не лень, мешают, но мне мое дело нравится. Наверное, это можно и болезнью назвать, но я хочу этим заниматься. Да и кроме того, ничего другого ведь я делать-то не умею? Наверное, нельзя в этом признаваться. Но я не считаю, что то, чем я занимаюсь, — так легко. Дурак здесь долго не продержится, хотя сейчас многие и считают, что все менты — ленивые дураки и пьяницы. А насчет того, что все наверх лезут, так, я считаю, этот самый «верх» — у каждого свой. По-моему, быть на этом «вверху» — попросту занимать свое место и делать то, что тебе нравится. Я не смогу выполнять работу, от которой меня будет тошнить. И, наверное, не один я такой. Помнишь, в прошлом году брали вымогателей? Кирсанов, Голубенко, Земянский и Абрамов? Ты тогда тоже в отпуске был, но должен был слышать. Все четверо родом откуда-то с Урала, но в городе у нас давно осели. Земянский и Абрамов — призеры и чемпионы соревнований по культуризму, да и остальные — ребята совсем не слабые. Началось все с того, что Кирсанов на своем «БМВ» впилился в одну женщину на «копейке». По собственной, кстати, вине. Торопился куда-то очень, а может, просто летел, чтобы не забыть, куда едет. Так или иначе, но «копейку» он чуть ли не напополам разорвал, а у «бомбы» своей, по-моему, только фару разбил и бампер помял. При его доходах ремонт стоил бы просто копейки, но он обиделся, что она вовремя с дороги не убралась, и с ходу на нее «наехал». Потом друзей своих подключил. Для них, я так понимаю, это чем-то вроде развлечения было, в перерывах между серьезными «делами». Разминкой для поддержания общей физической формы, в память о тех временах, когда они еще просто ларьки «трясли». Во время одного из таких «наездов» их и взяли. Кроме наших, там еще и РУОП со своим СОБРом участвовал. Голубенко и Абрамов сразу в больницу отправились, а двое других как близнецы-братья стали, даже разница в росте сравнялась. В общем, ребята сели, и пока они сидели, там еще столько ихних подвигов всплыло! Суда до сих пор не было, все никак следствие закончиться не может. Я потом на обыска ездил. У Кирсанова — две машины, две квартиры. Генеральный директор одной фирмы, соучредитель совместного с испанцами предприятия; личные счета в трех банках у нас и в одном заграничном. В «основной» квартире, в одном из фужеров в «стенке» — четыре тысячи долларов стоят. Как его жена сказала, «это Славик вчера мне на мелкие расходы принес». У трех других — все ничуть не хуже, разве что Земянский, лучший друг его, был не женат, но зато трех любовниц сразу по полной программе содержал. Я, когда на них посмотрел, то долго думал потом. Сколько они так успели пожить? Года три-четыре, не больше, начинали-то почти с нуля. Стоят ли эти три-четыре года того, чтобы в один прекрасный день основательно получить по морде и оказаться в вонючей камере, а потом несколько ближайших лет на зоне загибаться? Будь одно это вымогательство, адвокаты их в два счета «отмазали бы», но, я говорил, там еще много всякого выплыло: мошенничества с квартирами, парочка изнасилований, еще несколько вымогательств, подделка документов, взятки… При том раскладе, который получился, сидеть им, причем сидеть железно, как минимум лет пять придется. И это в нынешние свободные времена. Так вот, я часто думал, стоит одного другого? Многие, наверное, с радостью с ними поменялись бы местами, чтобы хотя бы пару лет пожить, ни в чем себе не отказывая. Когда я с Абрамовым разговаривал, он признался мне, что ни о чем не жалеет. Но это было в самом начале, когда он еще надеялся, что его скоро отпустят. А через полгода я узнал, что его в камере «опустили», это ведь на нем две сто семнадцатых «висело»… Не помогли ни деньги, ни друзья, ни то, что сам два метра в высоту и столько же в ширину… Долго я говорю, пора за стол идти. Но я это все к тому, что у каждого — свое место, свой «верх». На сегодняшний день мое место меня устраивает, не знаю, что завтра будет, и загадывать не люблю. А что касается тебя: раз чувствуешь, что менять надо, — конечно, меняй. Естественно, будешь по работе скучать, и плохое все со временем забудется, тем более, что опер ты настоящий…
