– Не пробовал, – прошептал Вадик, заваливаясь набок.
– Старик, ты определенно меня подводишь. – Никита вновь усадил друга. – Ну что девчонки подумают? Не по-товарищески как-то. Давай приходи в себя, наконец.
– Какие девчонки? – превозмогая боль в челюсти, спросил Вадик.
– Ну как какие? Из клуба. Или у тебя действительно контузия? На хрена ты в драку полез? Чего тебе этот мужик сделал?
– Я полез в драку?
– Блин, а кто? Я просто офигел, если честно. Ты хоть помнишь, что было?
– Лерка там… С этим…
– Какая Лерка? Ты чего, обкурился? Тебя там косячком не угостили случайно?
– Водку пили, кажется… Карамельную. Плохо мне…
– О, тогда понятно… Погоди. Сейчас будет хорошо.
Никита покинул комнату, вернулся со стаканом воды.
– На, глотни тошнотворного. Полегчает.
Челюсть функционировала отвратительно. Но сломана все-таки не была. Вадик влил в себя теплую воду. Через пять секунд его вырвало прямо на палас. Карамельно-спиртовой дух растекся по комнате.
– О, порядок. – Никита взял с тумбочки старый журнал «Служу России!» и прикрыл рвотные массы. – Потом девчонки приберут.
Организму действительно сразу полегчало. В отличие от души. Частично вернулась и память.
– Там точно Лерки не было?
– Да откуда, сам посуди?.. Ты пошел в сортир. Я остался с девчонками. Пять минут тебя нету, десять. Потом выползаешь с мужиком каким-то в обнимку.
– С Пашей. Воевали вместе.
– Где ты, на хрен, воевал?.. Короче, за столик сели. Потом ты ни с того ни с сего вскакиваешь, подходишь к какому-то мену в шортах и швыряешь ему мобилу в рожу. Да еще орешь что-то.
– Мобилу?
– Ну да… Мен увернулся и тебе с порога в челюсть. Так бы и похоронил, если б твой этот Паша не вписался. Сцепились они реально, только пиджаки по швам. Ну, девки ихние тоже подключились. Охрана примчалась. Я тебя под шумок под мышку, на выход и в тачку. Даже за воду не заплатил. Девчонок кликнул. Чего тебе этот мен сделал? Обозвал, что ли?
– Не помню я… Вроде…
– Вроде… Пить учись. Тренируйся по вечерам, печень закаляй… А то с одного стакана столько проблем… Спасибо скажи этому Паше… И мне. Что не бросил на произвол.
Никита подошел к окну и положил фотографию изображением вниз. Потом хлопнул друга по плечу.
– Ну что, фронтовик? Готов к атакующим действиям сексуального характера? Девчонки ждут.
– Погоди, а зачем ты меня сюда привез? – Вадик опять вспомнил, что находится в квартире Леркиных родителей.
– А куда, интересно, я должен был тебя везти? В «Асторию» или «Невский палас»? Ко мне нельзя – матушка, к тебе тоже. К девчонкам и подавно, они из Нижневартовска, здесь в общаге студенческой живут… Аккумуляторного техникума. Хорошо, вспомнил, что у тебя ключи от этой хаты есть.
– Ты спятил?! А если тесть узнает?
– Да как он узнает? Мы утром приберемся, все вернем, как было… Я девчонкам сказал, что ты тут квартируешься, пока хозяева в деревне…
Мгновенно протрезвевший Вадик подскочил с тахты и бросился в гостиную.
Увиденная картина возбуждала низменные чувства и могла украсить любой мужской журнал. За любимым югославским столом тестя сидели две особы из ночного клуба. Практически без всего. На беленькой, кроме чисто символических стрингов, не было ни нитки, на черненькой трусикам составил компанию бюстгальтер. Остальная одежда горкой возвышалась на диване. Но вряд ли бы студенток пригласили на фотосессию для рекламы нижнего белья. И даже для рекламы пилюль от диареи. Некачественные формы и ранний целлюлит ставили крест на их модельной карьере. Впрочем, особ это не смущало. Судя по улыбкам, им было хорошо.
В самом центре стола стояли наполовину пустая бутылка водки «Краснознаменная», наполовину съеденная восковая сувенирная груша тещи, три рюмки и хрустальная салатница, приспособленная под пепельницу. Несколько окурков в ней говорило о том, что застолье продолжается не менее часа. Тут же на столе близорукий глаз Вадика заметил колоду карт, которыми теща любила раскладывать «косынку». И гадать на удачу.
«Краснознаменную» тесть привез из Эфиопии. С ней была связана какая-то легенда, поэтому Иван Сергеевич берег ее как зеницу ока. И не распечатывал даже в самую тяжелую годину. Водка пережила карточную систему, дефолт девяносто восьмого года и нынешний финансовый кризис. Но Евпатия Эммануиловича Неприторонного пережить не смогла.
– Мы тут в «дурачка» перекинулись. Точнее, в «дурочку». На раздевание, – за спиной раздался бодрый голосок упомянутого субъекта.
– Вы зачем водку выжрали? – прошептал Вадик тоном царевны-лягушки, у которой злые люди спалили кожу.
– Ну, во-первых, еще не выжрали. Тебе тоже оставили. А во-вторых, завтра новую купим. Какие проблемы?
Никита спокойно подошел к серванту, достал чистую рюмку и плеснул в нее немного «Краснознаменной».
– Держи… Хотя нет… Тебе больше нельзя. Регламент. – Он строго, словно наставник на ученика, посмотрел на Вадика, после чего опрокинул спиртной напиток в свое безразмерное чрево. – Эх, хорошая водочка. Настоящая!
Закусил восковой грушей.
– Ты что наделал? – простонал Вадик. – Где ты купишь такую водку?
– Да вон, магазин внизу.
– Нет там такой водки… Это из Эфиопии… Единственный экземпляр… Тесть нас перестреляет… У него пистолет есть. Наградной.
Девчонки настороженно переглянулись. Никита незаметно ткнул пальцем Вадику в поясницу.
– Какой тесть, Вадюха? Ты сосредоточься… Девчонки, это у него тоже после контузии. А с водкой решим проблему. На крайняк этикетки переклеим.
Он поставил рюмку, взял колоду и хлопнул ей по волосатому пузу.
– Ну что? Играем дальше? Вадюха, на тебя сдавать?
Не дожидаясь ответа, он перетасовал карты и принялся сдавать на четверых. Но сдать не успел, замерев в позе оленя, пьющего из ручья.
Из прихожей послышался мелодичный звук отпираемого замка. Этот звук можно было сравнить с голосом судьи, выносящим смертный приговор. Или с лязгом взводимого пистолетного затвора. И кажется, Никита понял, что обыграть девчонок он сегодня не успеет.
Вадик же уже не понимал ничего. Ему показалось, что с потолка снова пошел снег, а в ушах зазвенел марш коммунистических бригад. Но это не было сном или галлюцинацией. Ибо выражение лица друга Никиты не оставляло никаких сомнений в реальности происходящего.
Он медленно, медленно, медленно обернулся…
«Поднимите мне веки!»
На пороге комнаты стоял единственный и неповторимый тесть Иван Сергеевич Чижов. И что было написано на его лице, не смог бы передать ни один язык мира. Но в дело пошли бы любые эпитеты, кроме «веселый», «жизнерадостный» и «довольный».
