32
За окном реанимационной палаты уже сгустилась непроглядная темь, укрывшая от глаз обширную (девятый этаж, как-никак), но безотрадную панораму спального района хрущевской застройки: фонари на больничной территории в принципе есть, но зажигали их последний раз… дай Бог памяти, когда ж мэра-то перевыбирали? Медсестра – худенькая темноволосая женщина с печальными глазами – заканчивает проверять системы жизнеобеспечения у раненого гаишника, опутанного всяческими шлангами-капельницами на манер плененного Гулливера; убедившись, что всё в порядке, она выходит из палаты, освещенной теперь лишь синеватым настенным ночничком.
В застекленном боксе, отделяющем реанимационное отделение от основного больничного коридора, скучают двое охранников; чтоб особо не нервировать больных и медперсонал, они наряжены в белые халаты, из выреза которых, правда, вполне откровенно выглядывают титановые бронежилеты. Сказав «скучают», автор несколько погрешил против истины, ибо в описываемый момент они как раз деятельно разбираются с дежурным ординатором – тот, хотя и внесен в список лиц, допущенных в «охраняемую зону», но паспорта при себе не имеет, больничное же удостоверение не устраивает титановогрудых аргусов: приходится связываться с дежурным врачом, etc – «Порядок есть порядок, и давайте, знаете ли, тут не будем…»
Медсестра тем временем подходит к телефону на столике дежурного:
– Светик? Ну как ты там?.. Как?.. Нет, это Past Perfect… Да… А это вообще пассивный залог… Слушай, ложилась бы ты спать, а? Ну что ж, что контрольная! Лучше уж выспаться нормально… Давай-давай! Чао-какао!
Вздохнув, кладет трубку. Старший из охранников понимающе кивает на телефон:
– Одна там?
– Нет, – слабо улыбается медсестра. – С кошкой…
– Сколько ей?
– Да большая уж – скоро десять… А может вам, ребята, почитать принести? У нас там, в ординаторской, целая полка: Маринина всякая, Дашкова… Акунин есть новый – «Пелагия и зеленые чертики».
– Не положено, – неприступно хмурится охранник. – Мы ж типа на посту…
– Понятно. А как насчет кофе?
– Это – с удовольствием. Если за компанию…
– Ладно, ждите. Ночь длинная…
Медсестра выходит в коридор сквозь стеклянные врата; походка у нее, надобно заметить, совершенно бесподобная, и глядящий ей вслед охранник это дело оценил в должной мере:
– Эх, блин! Какая женщина!
Младший фокусирует свои оптические системы на том же объекте, но к выводам приходит совершенно иным:
– Да ну… Ни жопы, ни титек – взгляду упереться не во что!
– Дурак ты, Сашок, – со снисходительной укоризной роняет старший, – и уши у тебя холодные…
33
По крыше больничного корпуса бесшумно движется совершенно неразличимая в ночном мраке фигура в черном комбинезоне и черной же шапочке-маске; собственно, присутствие ее можно обнаружить лишь после того, как вам прямо ткнут пальцем: «Ну вот же, вот! Теперь видишь?» Произведя некоторые топографические расчеты (в качестве реперов идут вентиляционные трубы), ниндзя парой хороших ударов вбивает в трещиноватый бетон бордюра альпинистский титановый крюк, закрепляет на нем темный шнур основнухи и соскальзывает на дюльфере на два этажа вниз, оказавшись точнехонько перед окном реанимационной палаты гаишника. Там он зависает над тридцатиметровой пропастью, упершись носками в узенький, в пару ладоней, подоконник и принимается одной правой рукой (левая занята – стопорит дюльфер) колдовать над оконным стеклом…
…Оказавшись в палате, ниндзя извлекает пистолет с глушителем и внимательно осматривает раненого, лицо которого в свете ночника приобрело совершенно неживой оттенок, не обойдя вниманием и прочие больничные интерьеры: теперь уже спешить некуда…
34
Войдя в ординаторскую, медсестра застает за столом незнакомого врача, заполняющего журнал наблюдений. Он медленно поднимает голову от записей, и мы узнаём в нем цинковомордого киллера – в отутюженном белом халате и врачебной шапочке:
– Здравствуйте, Татьяна Ильинична!
– Здравствуйте… Простите, но что-то я вас…
– Неважно. Зато я вас хорошо знаю. Вот, вам просили передать привет, – и с выражением, которое при известной доле воображения можно принять за улыбку, протягивает ей включенный мобильник. Та поднимает трубку к уху, и до нее доносится захлебывающийся от ужаса голосок дочки:
– Мама, мамочка!!! Кто этот дядя?! Зачем он у нас?!
Колени у женщины подламываются разом – не будь позади кушетки, осела бы прямо на пол. Цинковомордый тут же подносит к ее губам флакон с темной жидкостью, который та чисто механически выпивает.
– Вы меня слушаете, Татьяна Ильинична?
Кивок.
– Пока вы меня слушаетесь, девочке ничего не грозит.
Кивок.
– Вы будете мне помогать?
Кивок. Ни истерики, ни слез – качественное снадобье…
35
В пустом и гулком подъезде дома сталинской постройки (по советскому стандарту – жилье для элиты, хотя и не самой) – пара оперативников Лемберта, те, что работали с ним на 4-ом километре, Сергуня и Олежек, а также очаровательнейшая спаниелька, состоящая на добрую половину из вислых ушей. Спаниелька, поскуливая от волнения, бегает челноком по лестничной клетке, постоянно возвращаясь к коврику перед дверьми квартиры № 227. Сергуня – тот, который ссудил шефа стольником на осуществление агентурного контакта – вполголоса докладывает по мобильнику, прикрывая трубку ладонью:
– Есть! Всё точно, сенсэй! Да, Осипенко, 7… Вента как с ума сошла, чуть не по стенкам бегает: коврик в порошке, голову на отруб! Да, ясно: уходим, не светясь, и ставим наружное наблюдение… Кстати, Александр Арвидович, нам бы Венту до утра в Шереметьево вернуть, как условились… Ну, я не знаю – попробуйте найти там хоть кого… Да всё я понимаю: ночь на дворе, рабочий день окончен, а над ними всеми не каплет… Конец связи.
Сует мобильник в карман и, сделав знак напарнику, принимается спускаться по лестнице, кипя от праведного негодования:
– Вот блин-компот! Машин нет, бензина нет, такси до Шереметьева – хрен кто оплатит… Поглядеть бы, как тут все ихние Уокеры крутизну свою показывали…
36
Охранники перед палатой вскинулись было, но тут же расслабились по новой: ничего интересного – из общего коридора появляется хорошо знакомая им медсестра, толкающая перед собой каталку с больным. Больной абсолютно неподвижен и сплошь замотан бинтами – совершеннейшая мумия; впрочем, он-то сейчас охранников не интересует вовсе.
– Что с вами, Таня? – участливо подается навстречу каталке старший. – На вас лица нет!
