Когда она вернулась, Чаз рискнул нежно пожать ей локоток, но она отпрянула, как будто Чаз с головы до ног в гнойниках. Его ошеломила эта непоколебимая враждебность, а равно самодисциплина. Он успел пропустить три мартини, прежде чем она выцедила половину своего легкого «Миллера». Сквозь гармоничное громыхание кеглей он беспрестанно извинялся за то, что назвал ее «уборщицей», – он вычислил, что это гораздо непростительнее женоубийства.
Но Рикка не уступила.
– Пора уходить, – сказала она.
– Нет еще. Позволь мне закончить.
Чаз считал себя мастерским треплом, но дешевая водка, похоже, притупила его способности к импровизации. Неожиданно для самого себя он выпалил:
– Ролвааг рассказал тебе про завещание Джои?
– Нет, – ответила Рикка. – Но ты говорил, что она отписала все деньги животным. Якам и пандам, по твоим словам.
– Да, так она мне сказала. Но вчера этот коп появился на пороге с новым завещанием – спрашивал, что я об этом знаю. Завещание, которое Джои подписала, типа, месяц назад!
– Ну и что?
– Солнышко, она оставила все мне.
– С какой стати она сделала такую глупость?
Чаз наклонился к ней и понизил голос:
– Тринадцать миллионов баксов!
– Сможешь купить на них кучу сигарет в тюрьме. Пора учиться курить.
– Три раза «ха», – уныло фыркнул Чаз. Как это может быть – новости о его грядущем богатстве не разожгли ее рвение по новой. Что случилось с игривой, свободомыслящей девушкой, которая выкрасила свой лобок в зеленый и выбрила его в форме трилистника?
– Ты что, не поняла, что это значит? – настаивал он. – Ты только подумай, что мы можем сделать с тринадцатью миллионами долларов в кармане, в какие потрясающие места поехать, какое клевое барахло накупить.
– Чаз, ты пришил свою жену.
– Как ты можешь так говорить?
– Отвези меня домой, – приказала Рикка, – немедленно.
На парковке она заметила его неестественно прямую походку.
– Подвернул колено, – пробормотал он.
– Когда? Когда слезал со стула в баре? Повернись, я хочу кое-что проверить.
– Забудь.
– Чаз, повернись.
Он был слишком тщеславен и не стал отказываться. Даже перед лицом столь непостижимой холодности Чаз верил, что один вид наливающейся выпуклости в его штанах способен покорить Рикку. Однако реакция ее была далека от восхищения или предвкушения:
– Ты что, серьезно? – только и сказала она.
Чаз завел старую проверенную пластинку:
– Я ничего не могу поделать, детка. Видишь, как ты на меня действуешь?
– Ух ты. Хочешь, помогу тебе справиться?
Чаз утвердительно застонал. Опрометчиво: Рикка врезала ему коленом, и он снова застонал, но уже не от желания.
– Я хочу домой, – сказала она. – Вбей это себе в башку.
Они ехали в молчании, в голове у него шумело. С Риккой определенно будут проблемы. Гигантские проблемы. Хоть она и не может напрямую обвинить его в исчезновении Джои, прокурор использует ее, чтобы обосновать весьма дурнопахнущий сценарий убийства – хорошенькая любовница и неожиданное наследство. Судя по ее поведению, Рикка с удовольствием исполнит свой гражданский долг и даст показания. Чуточку поуговаривать – и она поделится с истекающими слюной присяжными изрядно приукрашенной версией своего романа и предельно низкой оценкой человеческих качеств доктора Чарльза Перроне. Ее появление в суде будет настоящей катастрофой.
– Скажи мне, только честно, – попросил Чаз, – ты что, вправду веришь, что я столкнул Джои за борт?
– Да.
– Ты поверила совершенно незнакомому человеку, какому-то гаду, который приперся в салон и рассказал тебе дикую историю?
– Я знаю, когда мужчины говорят мне правду, – сказала Рикка. – Это бывает нечасто, но уж когда бывает, я это точно знаю. И, кстати, не такой уж он и гад.
– Ты что, смеешься? Да он настоящее животное! Чуть не забил меня веслом до смерти.
– Ну да, конечно.
– Ты посмотри на мой нос! – Чаз поразился: похоже, Рикка встала на сторону шантажиста. Внезапно он вспомнил интригующее открытие Тула: у шантажиста есть подружка.
«О господи, – подумал Чаз. – Теперь все ясно. Ублюдок выследил Рикку и попытался вытянуть из нее побольше грязи. Она согласилась, но при условии, что он возьмет ее в долю. И вуаля, мы во Фламинго».
Рикка и была той девушкой, которую Тул видел в доке! Она заодно с мошенником!
– И много ты этому парню рассказала? – осторожно спросил Чаз.
– Которому из двух – копу или шантажисту?
– Шантажисту.
– Ничего, Чаз. Я только слушала.
– Ага, как же.
Рикка уставилась на него:
– Да пошел ты.
– А Ролваагу? Ему ты что рассказала?
– Что на самом деле я никакая не прислуга. Объяснила ему, что тут какое-то недоразумение.
– Так, – сказал Чаз. – Значит, теперь он все о нас знает.
– Он бы все равно узнал.
– Не сомневаюсь.
– Слушай, ты пропустил мою улицу, – возмутилась Рикка.
«Разве у меня есть выбор?» – подумал Чаз.
– Куда ты едешь? Разворачивай, – потребовала она. Чаз достал из-под сиденья кольт, который перезарядил
перед тем, как выйти из дома. Наставил кольт на Рикку:
– Мы не едем домой.
– Ты что, собираешься меня изнасиловать?
– Ты себе льстишь.
Двадцать минут он ехал на запад по дороге вдоль канала Хиллсборо по направлению к Национальному заповеднику Локсахатчи, заповеднику, что расползся на западном шельфе Эверглейдс. Рикка молча кипела; Чаз левой рукой держал пистолет на уровне ее сердца. Он дивился собственной невозмутимости, уверенности и ясной голове. Один раз, когда Рикка подергала дверной замок, Чаз поднял пистолет к ее виску. Рука его оставалась прямой и твердой. В мерцании огоньков приборной панели он видел, как Рикка уставилась на него широко открытыми, холодными глазами.
Наконец-то она испугалась.
Чаз повернул на грязную тропу к закрытым металлическим воротам. Насвистывая себе под нос, он включил дальний свет, направил внедорожник с крутой насыпи и громыхал вдоль неглубокого кювета, пока не объехал дорожное ограждение. Потом газанул и вернулся на узкую, изрезанную колеями дамбу, где перед ними лежала только укрытая плащом ночи дикая природа.
– Боже мой, – сказала Рикка.
