Миссис Шульман заняла оборонительную позицию:
– Не только я, все вокруг об этом говорят. «Зачем бы еще взрослому человеку держать анаконд? – говорят они. – Что с ним такое?»
– Это питоны, а не анаконды, – уточнил Ролвааг. – И они не едят ни домашних кошек, ни шпицев. – Он надеялся, действующая вице-президент Ассоциации кондоминиума «Сограсс-Гроув» не заметит, что в его голосе маловато убежденности. – Знаете, что я думаю, Нелли? Я думаю, вы разочарованы, что не сможете меня выселить. Вас расстраивает, что я съезжаю на своих условиях. – Он наконец выудил ключ и вставил его в скважину.
Подагрические клешни миссис Шульман вцепились ему в руку:
– Ха! Ты уезжаешь из города исключительно из-за меня!
Детектив двусмысленно улыбнулся:
– Будете по мне скучать, а?
– Ахххх! – Миссис Шульман отпрянула, чуть не запутавшись в собственных шлепанцах.
Ролвааг быстро вошел в квартиру и закрыл дверь. Он загрузил компьютер и открыл страницу прогноза погоды для городов-близнецов. В Сент-Поле шестьдесят два градуса и ясное солнце – весна Среднего Запада во всей красе. Интересно, засеяла ли его жена огород – ей пришлось отказаться от этого хобби в удушливой жаре Южной Флориды.
Детектив достал из холодильника банку шипучки, сел на кухне и опустошил свой портфель. Первым в кипе бумаг лежал договор аренды зеленого «шевроле-субурбана». Поначалу менеджер из прокатного агентства отказался послать договор факсом в офис шерифа, но передумал, когда Ролвааг пообещал приехать самолично, запрыгнуть на стойку и помахать золотым значком так, чтобы увидели все клиенты.
Согласно контракту, «субурбан» был арендован по кредитной карточке Джои Перроне через три дня после того, как она упала за борт «Герцогини солнца». Ролвааг положил договор аренды рядом с ксерокопиями погашенных чеков, предоставленными банком миссис Перроне. Подпись на договоре и подписи на чеках оказались поразительно похожи. Далее детектив сравнил подпись на автомобильном контракте с подписью на завещании, которое привез брат миссис Перроне. Ролвааг несколько минут изучал характеристики почерка, затем убрал документы обратно в портфель. Поведать свои выводы Чазу Перроне – напрасная трата времени: парень уже покойник, и в законах нет лазеек, с помощью которых Ролвааг мог бы его спасти, даже если б захотел.
Он позвонил на станцию береговой охраны и подозвал к телефону старшину Янси.
– Помните тот тюк ямайской травы? Тот, из которого мы достали ногти?
– Да, сэр, – ответила Янси. – Лежит на складе улик, как вы и просили.
– Скажите, чтобы его сожгли. В результате оказалось, что он мне не нужен.
– Я отправлю вам отчет по факсу, сэр. – Янси помолчала. – Они так и не нашла ту женщину с круизного лайнера?
– Нет.
– Ужасно жалко.
– Необязательно, – отозвался детектив.
Повесив трубку, он немедленно начал паковать вещи для переезда в Миннесоту.
Тул провел ночь у постели Морин в лечебнице. Морин плохо спала, что-то тихо шептала – может, ей снились дурные сны, может – было больно. Позвонил злобный Ред Хаммернат, приказал Тулу вернуться в дом Чаза Перроне и не спускать глаз с этого коварного грызуна. Тул притворился, что у мобильника сел аккумулятор и он не расслышал, что говорит Ред.
Он ни за что не оставит Морин, пока ей не полегчает.
Он нашел телеканал, по которому показывали кантри-клипы, тем и убивал время. Некоторые песни наводили тоску, если внимательно прислушиваться к словам, других он совсем не понимал. Казалось, не будет конца историям о мужчинах, которые не в силах долго оставаться на одном месте, и о любящих женщинах, которых эти мужчины покинули. «В сельском хозяйстве одно хорошо, – думал Тул, – у тя есть дом и ты точно знаешь, где он».
К утру копчик так разболелся от браконьерской пули, что Тулу пришлось встать и немного прогуляться. Когда он вернулся в палату, Морин уже не спала. Она взглянула на него и слабо улыбнулась. Косые солнечные лучи проникали сквозь жалюзи и яркими полосами ложились на постель, но синие глаза Морин, когда-то сиявшие звездами, были тусклыми и серыми, как свинец. Тул заметил, что она жмет на кнопку вызова, и спросил, в чем дело. Она указала на опустевший пакет капельницы.
– Надо наполнить, – прошептала она.
– Где болит?
– Они меня три дня не обмывали. Это так раздражает.
– Дай я. – Он забрал у нее кнопку и несколько раз надавил большим пальцем. Они ждали и ждали, но никто не пришел.
– По утрам у них не хватает народа, – сказала Морин. – Иногда приходится ждать.
– Разберемся.
– Куда ты собрался?
Тул схватил первую же девушку, одетую как медсестра, и затолкал ее в палату Морин. Женщина перепугалась и была явно сбита с толку.
– Эрл, это Наташа, – объяснила Морин. – Она работает на кухне.
Тул не отпускал Наташину руку.
– Поди сходи за кем-нибудь, пусть принесут этой леди лекарство от боли. Сей момент, я сказал.
– Наташа, простите моего племянника. Он слишком обо мне беспокоится, – извинилась Морин.
Наташа слабо кивнула. Тул отпустил ее, и она быстро шмыгнула за дверь. Морин крикнула ей вслед:
– Вчерашняя чечевичная похлебка была просто божественна! Обязательно дай мне рецепт!
– Блин, неужели здесь нет ни одного доктора? – спросил Тул.
Морин подтянула простыню на груди.
– Эта женщина не приготовит солонину даже ради спасения собственной жизни, но с чечевицей она великая примадонна.
– Давай я схожу еще кого поймаю.
– Нет, нет, не надо. – Морин шевельнула пальцем. – Если будешь шуметь, тебя попросят уйти. Сиди спокойно и не волнуйся. Мне сейчас хорошо.
Тул знал, что ей не хорошо. Он нежно перевернул ее на бок и распустил шнуровку на сорочке.
– Эрл, не надо, – сказала она.
– Помолчи.
Он задрал верх своего лабораторного халата, залез за пазуху и отлепил последний оставшийся пластырь. Осторожно поместил его между лопатками Морин и крепко прижал, чтобы он приклеился. Когда он перевернул ее обратно, она сказала:
– Это было не обязательно, но спасибо.
– Не так чтоб свежий, но всяко лучше, чем ничё.
– Эрл, послушай меня. – Она протянула ему руку, на ошупь прохладную. – Некоторые сдаются, когда попадают в такое место, – сказала она. – Я вижу по лицам – они попросту отказываются от борьбы. И чем слабее становишься, поверь мне, тем соблазнительнее… Современные болеутоляющие хороши, дни и недели скользят за окном, как большая теплая река. Но не волнуйся, я еще помирать не готова.
