Но ведь все может быть иначе. Эволюция могла идти и другим, неизвестным нам путем, и не исключено, что «пряжка» — естественное образование…
Когда-то в средние века картографы писали на краях карты, где кончался известный им мир: «Здесь должны быть драконы». Это было благородно и честно: мол, вот это мы знаем, а дальше — драконы. Мы, разумеется, не пишем на полях наших ученых статей про драконов, мы склонны самолюбиво умалчивать о том, чего не знаем. Если же кто-нибудь осмелится вякнуть о «драконах», то будет подвергнут осмеянию. Так было с доктором Моррисом. Так было, когда Буров высказал еретическую мысль об искусственном происхождении тау-выброса.
Уже сколько раз убеждалось человечество, что еретические идеи, противоречащие очевидности и здравому смыслу, могут быть конструктивны, — и все же каждый раз… Да что говорить: разве не были мы поражены, когда столкнулись с целой популяцией разумных существ на планете, где высокоорганизованная жизнь абсолютно исключалась?
Не надо, не надо смеяться над «драконами»…
Об этом зашел сегодня разговор в кают-компании за обедом. Морозов, между прочим, сказал, что еще лет восемь назад Буров рассчитал вариант, теоретически доказывавший возможность трансформации тау-энергии, но его формулу сочли математическим парадоксом. Так-то. Надо мне поближе познакомиться с этим новоявленным «еретиком». Морозов говорит, что у Бурова, при светлой голове, скверный характер, но мне это безразлично. Еще неизвестно, у кого характер «сквернее» — у него или у меня. Не случайно же Кира упрекает меня в «тупой прямолинейности» и в чем-то еще, тоже геометрическом.
Прошин сказал: «А не может ли быть, что обитатели Плутона — роботы очень добротной выделки?» Я решительно отверг это предположение. Аборигены, и верно, выглядят неким придатком тау-станции, но в том, что они живые, а не искусственные, я не сомневаюсь. Это подтверждает интроскопическая пленка. Они живые и в высшей степени жизнестойкие, но вот вопрос: от природы ли они такие? Всегда ли умели рационально использовать «биофорную способность» космического излучения? (Морозов рассказал мне о записях Шандора Саллаи, употребившего этот неплохой термин — «биофор», то есть «несущий жизнь»). Если бы узнать историю Плутона…
В задумчивости я выпустил из руки котлетный брикет, и он уплыл, и за столом раздался жизнерадостный смех.
Я спросил:
— Кто помнит: по теории Саллаи сколько лет назад прибился к Системе Плутон?
— Тридцать пять тысяч, — сказал Прошин.
— Тридцать пять тысяч лет назад что же было у нас на Земле — плейстоцен, что ли?
Лопатин, наш молодой геолог и планетолог, подтвердил:
— Верхний плейстоцен, вюрмское оледенение.
— Так. Значит, жили кроманьонцы. Мадленская культура. Как биологический вид человек за эти тридцать пять тысяч лет не изменился. Мозг кроманьонского охотника, — продолжал я, — не отличался существенно от мозга моего друга Морозова.
— Я потрясен этим фактом, — сказал Морозов. — И что же из него следует?
— Если темп биологической эволюции имеет всеобщий характер, а я думаю, что это так, то выходит, что плутоняне — Homo plutonis, если угодно, — были такими же и в кроманьонские времена. Значит, для того чтобы понять эту цивилизацию, надо углубиться в ее историю на десятки и сотни тысяч лет.
— Углубляться в их историю? — Лопатин удивленно посмотрел на меня. — Зачем это надо? Мы не причиним, наверно, им вреда, если наладим на Плутоне добычу редких металлов. Такое богатство и во сне не увидишь.
— Как ты будешь добывать, если мы и двух дней там не выдержали, еле ноги унесли? — спросил Морозов.
— Очень просто — пошлем партию роботов вроде тех, что качают расплавы на Меркурии. И потом: не по всей же планете расположены поселения плутонян. Там огромные безжизненные пространства.
— Не знаю, не знаю, — наморщил лоб Морозов. — У них подвижные излучатели, они, по-моему, доберутся и сожгут твоих роботов в любой точке планеты. Так что — не вывозить оттуда, а ввозить металл мы будем по твоему проекту…
Я не вступал в спор.
Ничего мы не добьемся на Плутоне, если не научимся понимать плутонян. Нужно понять.
Но как?
Интермедия. Мальчики
Четвертый «В» класс занимался на песчаном морском берегу историей древних веков: преподавательница Надежда Владимировна учебным фильмам предпочитала наглядное обучение. В начале урока она рассказала в общих чертах, как жили древние греки, а теперь, приведя своих учеников на пляж, стояла перед ними с метательным копьем в руке и говорила:
— Я покажу вам, как греки это делали. Они клали копье на ладонь, легко находя центр тяжести, и немного сдвигали копье острием вперед. Вот так, видите? Затем отводили руку назад, разворачивая корпус…
Четвертый «В» смотрел на Надежду Владимировну восхищенными глазами. Учительница была очень молода и очень красива. Гораздо красивее, чем богиня Афродита, нарисованная в сборнике древних мифов.
— Чтобы пронзить на войне противника или на охоте крупного зверя, например вепря, надо было метнуть копье с большой силой. Иначе говоря — придать ему максимальную исходную скорость, — продолжала учительница. — Поэтому в броске должно участвовать все тело, а не только рука. Смотрите внимательно.
Свистнул ветер, рассеченный полетом копья. Ребята бросились к месту его падения, сделали отметку на песке.
— Теперь будете метать сами, — сказала Надежда Владимировна. — Но сначала припомним: какое значение имеет при этом исходная скорость? Начнем с первого закона Ньютона. Кто ответит?
— Ну и бросок, — тихо сказал Олег Пирогов Вите Морозову. — Таким броском слона можно насквозь, а, Вить?
— Конечно, можно, — ответил Витя.
— А мамонта?
— Спрашиваешь!
— А динозавра?
— Витя Морозов, я к тебе обращаюсь, — сказала учительница. — Не отвлекайся и скажи нам: какова зависимость между импульсом силы и количеством движения?
Вот так всегда, подумал Витя огорченно: сначала интересно, а потом… Эти взрослые удивительно непоследовательны.
Кое-как он справился с ответом. Затем четвертый «В» с азартом принялся метать копье. Дело оказалось нелегким и непростым. Учительница переходила от одного к другому, терпеливо показывала, объясняла.
Надежда Владимировна, а проще Надя Заостровцева, не была еще, собственно, учительницей. Ей легко давались науки, в пятнадцать лет она уже закончила школу, а теперь, в восемнадцать, училась на последнем курсе исторического факультета. В этом семестре у нее была школьная практика, определяющая профессиональную пригодность выпускника. В качестве практикантки Надя и предстала перед восторженными взглядами четвертого «В». Дело тут было не только в яркой красоте юной учительницы. В классе многие читали спортивные газеты и смотрели по телевизору спортивные передачи, а Надя была известной спортсменкой. Ей принадлежал один из рекордов страны по плаванию, в беге же она лишь на три сотых секунды отставала от чемпионки мира, быстроногой негритянки из Кении. Такие достижения четвертый «В» ценил высоко. Еще было известно про Надежду Владимировну, что «обращают на себя внимание пейзажи и натюрморты студентки Московского университета Н.Заостровцевой. Ее кисти как бы свойственны быстрые смены настроений…» — эта газетная заметка, репортаж с выставки, тоже не миновала внимания любознательного четвертого «В».
