Уильям обожал ее груди. Они были восхитительно пышными, но не чересчур, и наполняли его ладони, но не вываливались из них, а их бело-розовое совершенство умоляло его о внимании. Развязав завязки у шеи Маркейл, он распустил ее платье и открыл тонкую сорочку, которая едва прикрывала восхитительные соски.
Просунув руку Маркейл под сорочку, Уильям освободил из-под нее одну грудь.
Таких безупречных сосков он никогда в своей жизни не видел: большие и темно-розовые они манили и соблазняли. Он накрыл ртом сосок и ласкал его, пока тот не поднялся — именно так, как он мечтал, когда, проснувшись, обнаружил, что Маркейл уютно устроилась у него на коленях.
Уильям поглаживал сосок языком, а потом слегка подул на повлажневшую кожу, и Маркейл, выдохнув его имя, выгнулась и прижалась к нему, еще сильнее возбудив его.
Когда экипаж угодил в очередную рытвину на дороге, Маркейл, крепче ухватившись за плечи Уильяма, прижала грудь к его рту, требуя большего, и он, повиновавшись, опустил ее ниже, так, чтобы под юбками мог касаться ее коленом.
Снаружи мимо них в холодном дневном свете проносился мир, а здесь не существовало ничего, кроме восхитительно тяжелого дыхания Маркейл, ее изумительных грудей и теплой, бело-розовой кожи. Сняв с нее сорочку, Уильям расстегнул юбки и приказал:
— Снимай их.
Делая то, что ей было велено, она тихо смеялась мягким, манящим смехом. Им обоим понадобилось некоторое время на то, чтобы снять с нее все слои одежды, в которые общество заворачивало ее, но вскоре Маркейл голая сидела верхом у Уильяма на коленях, пылающая и готовая — вся в его полной власти.
Отстранившись, Уильям с восхищением смотрел на нее. Ее тело, гибкое, с высокой грудью и сосками, торчавшими вверх, как будто они нагло требовали поцелуя, было симфонией изящных изгибов и таинственных теней, и Уильяму безумно хотелось познакомиться с каждым его дюймом.
Он провел пальцами вниз по ее шее, по легкому углублению у плеча, через грудь и торчащий сосок к плоскому животу.
Застонав, Маркейл закрыла глаза и предоставила его умелым пальцам блуждать, где им заблагорассудится. Уильям провел линию от ее пупка к мягкой округлости бедра и, остановившись там, встретил молящий взгляд ее подобных дымчатому бархату глаз.
— Я соскучилась по тебе, — прошептала она.
Это были не те слова, которые он ожидал услышать, и они озадачили Уильяма.
— Ты скучала по мне? Тогда, вероятно, тебе не следовало прогонять меня.
Наклонившись вперед, он покрыл поцелуями ее плечо и с удовольствием заметил, как от его прикосновений у нее выступает гусиная кожа.
— Значит, вот чего тебе недоставало — чего нам не хватало все эти годы из-за твоей глупости.
— И из-за твоей гордости, — добавила она, едва дыша.
— Возможно.
Уильям, теряя контроль над собой, наклонился над ее ключицей, но Маркейл, застонав, увернулась от него.
— Я знаю. О Господи, знаю.
Она запустила пальцы ему в волосы и, удерживая его, прикусила ему нижнюю губу и прижалась к нему так, что он чуть не лишился рассудка от желания.
— Сиди спокойно, будь добра, — заворчал он, удерживая ее за голый зад.
Она задохнулась и затрепетала от его прикосновения, ее соски набухли, словно он дотронулся до них.
Боже, он так любил ее упругую округлую попу. Он уже забыл, какая она прелестная, как наполняет его руки, мгновенно заставляя его наливаться от желания.
— Почему ты прогнала меня? — шепнул Уильям, целуя ее в шею и в нежное, чувствительное место за ухом. — Мы лишили себя очень многого.
— Я была вынуждена, — хрипло ответила Маркейл, еще крепче прижимаясь к нему. — Ты был влюблен, как и я, но… но из этого ничего не получилось бы. Мы были обречены с самого начала.
Ульям поцеловал ее, прервав объяснение, которого не хотел слышать, — объяснение, которое уже знал в глубине души, но не хотел принимать.
Взяв в ладони ее лицо и просунув язык ей в рот, он разжигал в ней страсть, пока Маркейл снова не начала извиваться.
Она тянула его за лацканы, а потом оборвала поцелуй.
— Раздевайся. Я хочу видеть все.
Бесстыже нагая, с волосами, собранными в строгую прическу, она походила на греховную сильфиду. Опустившись на пятки, Маркейл с неистовством набросилась на его одежду, и вскоре его куртка и жилет были на полу, а бриджи расстегнуты.
Она сняла с него рубашку, а следом за рубашкой на пол упали бриджи, и Уильям остался таким же голым, как Маркейл.
Когда Маркейл, снова оседлав Уильяма, прижала его к сиденью, он, ощутив восхитительное тепло ее ног, поднял бедра и погладил ее своим возбужденным членом. Она закрыла глаза, и у нее из горла вырвался низкий, глухой стон.
— Уильям.
Это слово, тихое, нежное и сладостно требовательное, разожгло его, и он, взяв Маркейл за талию, поднял ее над своим естеством, а потом медленно опустил на него.
Но произошла задержка, потому что он был уже в полной готовности, а она зажата. Но Маркейл изящно покачала бедрами, тяжело дыша при этом, и, наконец, скользнула вниз по нему, исторгнув у Уильяма стон удовольствия.
Уильям не мог отвести от Маркейл взгляда: ее глаза были закрыты, а на лице написан неподдельный восторг.
— Это было так давно, — пробормотала она. — Очень-очень давно…
Он понял ее еще до того, как Маркейл произнесла эти слова. Ее неимоверная напряженность не соответствовала поведению женщины, не обделенной сексом. Уильям старался сосредоточиться на этом и на том, почему это имеет значение, но его переполняли эмоции от того, что она, такая желанная и манящая, была с ним. Маркейл пошевелилась, и Уильяма пронзила стрела желания, лишившая его дыхания.
Он крепко держал Маркейл, предоставив покачиванию экипажа творить волшебство: каждая Колдобина вызывала неповторимые ощущения, каждый толчок превращался в восхитительную муку. Маркейл все глубже и глубже впивалась ему в плечи… а затем выдохнула его имя. Когда ее охватил экстаз, Уильям держал ее содрогающееся тело, а потом она, тяжело дыша и дрожа с головы до ног, прильнула к его плечу.
Ее скользкое тепло было таким приятным, таким его, и единственное, что мог сделать Уильям, — это удерживать себя под контролем, хотя это было нелегко. Когда у Маркейл восстановилось дыхание, он, осыпая легкими поцелуями ее лицо, начал медленно двигать бедрами, и скоро Маркейл уже тоже двигалась — и все энергичнее. Его страсть соответствовала ее растущему желанию, и Уильям, сжав талию Маркейл, поднимал бедра навстречу ее бедрам.
Боже, она была так хороша, теплая и уже влажная от переполняющей ее страсти. Его тело устремлялось к ее телу, и он все основательнее погружался в нее.
Белыми ровными зубами закусив нижнюю губу и постанывая, Маркейл смотрела ему прямо в глаза и один за другим принимала его толчки. Каждое ее движение вверх лишало Уильяма дыхания, а каждое движение вниз грозило ему потерей контроля над собой. Но он отказывался сдаться и, крепче держа Маркейл, опускал ее вниз все более и более решительно.
