- Можно рассказать?
В знак согласия тот молча опустил веки.
Историю Павла Николаевича, Машки и покойной Валентины Коромысловой Мохов выслушал на удивление бесстрастно, ни разу не перебив Марину. А когда она наконец замолчала, в разговор неожиданно вступил сам "виновник торжества", тоном, достойным древнегреческих трагедий:
- Я пришел, чтобы все рассказать... - И после апокалиптической паузы:
- Я понял, что лучше самому все рассказать, потому.., потому что одна ложь рождает другую... Я и жене все рассказал, и она мне велела: пойди, Паша, от-, кройся, иначе этому не будет конца.
Марине стало жалко несчастного директора, которому пришлось каяться перед женой. Просто же было покойной Кристине-Валентине задурить мозги такому легковерному бедолаге!
Мохов, которому, похоже, надоел директорский монолог, исполненный жертвенного пафоса, уперся ладонями в колени и заявил тоном, не терпящим возражений:
- Короче, так, граждане, ситуация мне ясна. Вас, уважаемый, шантажировали, и мы с этим разберемся непременно.
- А как же?.. - начал было директор, но договорить ему не удалось.
- А наперед, папаша, советую вам быть поосмотрительнее. Таких Машек у нас за сезон знаете сколько бывает! - укоризненно добавил Мохов почти по-дружески. ("Наверное, не меньше, чем утопленников", - подумала Марина.) - Такой сброд съезжается - только держись. Нельзя, нельзя быть таким легковерным. - И поспешил снова обнадежить:
- Разберемся мы с этим, разберемся. А пока отправляйтесь домой, врача вызовите, что ли...
- И.., это все? - опешил директор.
- Все, уважаемый, все. - Мохов вскочил со стула и в очередной раз посмотрел на свои часы. - Я бы и рад, но больше не могу уделить вам ни одной минуты. Начальство ждет, извините.
И он ушел, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, оставив Марину и директора в вестибюле, наедине с дежурным, который, успокоившись, с энтузиазмом принялся за свой недоеденный бутерброд.
- И это все? Он не шутит? - снова спросил директор, на этот раз обращаясь исключительно к Марине.
- Все, все, - Марина баюкала его успокаивающими словами, словно малое дитя. - Отправляйтесь домой. Хотите я вас провожу? - Она подобрала с полу толстый портфель, невольно присвистнув. - Что там у вас, кирпичи? Портфель был даже тяжелее рыжего чемодана Валентины Коромысловой.
- Да нет, - устало отмахнулся директор, - там смена белья, две банки консервов... Жена собрала.., на всякий случай...
Бедняга, оказывается, серьезно собрался в кутузку, и в этом, если положить руку на сердце, была и Маринина вина. Как она его напугала! Наверное, не успела она утром ретироваться из его кабинета, как он кинулся к жене - каяться в грехах и посыпать голову пеплом. Впрочем, не без вины, если разобраться. Не заглядывался бы на пышнобедрых Машек, ничего подобного с ним не произошло бы. Хотя, как знать, не исключено, что поход налево и на этот раз сошел бы ему с рук, не вмешайся в эту историю Валентина Коромыслова, предпочитавшая имя Кристина, шантажистка-любительница, а может, и профессионалка. Чем больше Марина узнавала о своей бывшей соседке по номеру, о которой как о покойнице говорить следовало или хорошо, или ничего, но почему-то не получалось, тем тверже становилось ее убеждение: такие сами по себе не тонут, в этом им скорее всего помогают. К сожалению, убеждение, ничем пока не подтвержденное. А главное - не разделяемое теми, кого обстоятельства, сопутствующие гибели Валентины Коромысловой, должны были бы насторожить в первую очередь. Следователем Кочегаровым, например. А также Виктором Васильевичем Моховым, проще - Василичем.
Марина под руку вывела директора "Лазурной дали" из серого здания местной милиции и уже на крыльце, слегка переведя дух, осведомилась:
- Куда вам? На автобус?
- Не стоит беспокоиться, - неожиданно взбодрился этот недавний полутруп и, посмотрев в сторону ближайшей скамейки, возвестил:
- Аня, Аня, меня не посадили!
Со скамейки легко, будто сухой листок, подхваченный ветерком, вспорхнула невысокая брюнетка, такая субтильная, что определить ее возраст, хотя бы даже и приблизительно, не представлялось возможным, и стремительно подалась вперед, чтобы подхватить драгоценную ношу с портфелем, которую Марина с большим удовольствием передала из своих рук в ее.
- Все обошлось, Аня, - со всхлипом сообщил Павел Николаевич, припав к остренькому плечу брюнетки, - все обошлось... Она, оказывается, совершеннолетняя ..
Аня погладила его по загорелому черепу и ласково сказала:
- Ну хватит, все уже позади. - Потом встревоженно спросила:
- Как ты себя чувствуешь?
- Уже лучше, - поведал он слабым голосом. - Пришлось таблетку принять.
- Ах ты, господи, - забеспокоилась Аня и осторожно усадила его на скамейку. - Посиди-ка, я сейчас машину поймаю.
И она побежала к стоянке такси, а Марина побрела себе восвояси, уверенная, что для бедного Павла Николаевича теперь самое страшное уже позади. На подступах к автобусной остановке она оглянулась и увидела, как преданная Аня бережно, с особым тщанием загружает в такси потрепанную жертву адюльтера, а также портфель со сменой белья и двумя банками консервов.
* * *
Когда запыхавшаяся Марина вошла в столовую пансионата "Лазурная даль", официантки уже убирали со столов посуду. Марина в смятении остановилась в дверях, подозревая, что наверняка осталась без обеда.
Одна из официанток гневно воззрилась на Марину:
- Вы с какого столика?
- С пятого, - робко ответствовала Марина.
Официантка немедленно подбоченилась:
- Значит, это вы кушать не ходите?
- Но... - начала объясняться Марина.
Официантка ее перебила:
- Обедайте, пока не убрали, но учтите, все уже холодное! - И пригрозила:
- В другой раз, если ходить не станете, не буду вашу порцию подавать.
Робко пискнув "спасибо", Марина юркнула за свой стол, где ее терпеливо дожидались холодный гороховый суп, котлета с затвердевшим картофельным пюре и традиционный компот из сухофруктов, а официантка двинулась дальше, продолжая брюзжать:
- Хотят - ходят, хотят - не ходят, а ты тут надрывайся с этими тарелками!
Марина давилась комковатым пюре и размышляла об особенностях национального сервиса, который умудряется оставаться удивительно ненавязчивым даже в условиях бурно развивающегося рынка.
Гала в одних трусах стояла перед большим настенным зеркалом и придирчиво рассматривала свое крепкое тело. Маринино явление ее нисколько не смутило. Предприняв заранее обреченную на неудачу - при ее-то габаритах - попытку обозреть свою тыльную сторону, Гала пожаловалась:
