— Тогда я буду молиться Афродите, которая вдохновляет любовь, — сказала Клеопатра и опустила голову, хотя знала, что Архимед желал бы, чтобы она подставила ему губы для поцелуя.
— Это весьма рискованно — вовлекать непостоянную Афродиту в такое серьезное дело.
— Тогда давай молиться богу осторожности, кто бы он ни был, — заключила Клеопатра, выскальзывая из объятий родича.
— Сегодня утром ты совсем другая, Клеопатра, — произнес Архимед.
— Я занята мыслями о своей миссии. Я приготовилась к войне, а теперь вдруг оказывается, что я должна быть дипломатом. И к тому же весьма искусным дипломатом.
Но она знала, что он имеет в виду, хотя и не хотела в этом признаваться. Она знала, что он вспоминал, как еще двенадцать часов назад держал в объятиях ее горячее тело, полное истомы и желания. Но сейчас Клеопатра уже не могла вернуть опьяняющие чувства минувшей ночи. Как будто к ней вновь вернулась ее царственная сила, ее внутреннее равновесие.
Она была рада тому, что вновь очутилась на твердой земле, потому что ощущала, что начинает терять себя в этой обреченной любви. Каждую ночь, в пылу неистового соития, она молилась, чтобы это происходило снова и снова; чтобы боги позволили этой страсти стать неотъемлемой частью ее жизни, а не отмеряли им радость скудной горестной меркой. Архимед заставлял ее стонать, задыхаться и вновь и вновь устремляться навстречу невыразимому удовольствию, которое прежде было для нее лишь неясным слухом, чем-то невозможным, чем-то, что случается с другими людьми, в далеких странах, но никак не с ней самой. Перед битвой Клеопатра молилась, чтобы они оба остались живы и выиграли этот бой, дабы повторять великолепные моменты их любви. Каждую ночь с тех пор она наслаждалась его страстью и невероятными открытиями, совершаемыми ею в себе самой.
Какой оракул мог бы предсказать события, о которых она узнала сегодня? Какой бог обрек ее и Архимеда любить друг друга один день, а уже наутро позволил вступить в ее мир Цезарю? Архимед прав: они — лишь веретена, которые боги используют, чтобы ткать нитки на досуге. Но Цезарь был человеком, который искушал самих богов, человеком, который, как видно, заключил сделку с Фортуной.
И она, Клеопатра, твердо намеревалась присоединиться к этой сделке.
Но что ей делать теперь? Архимед был встревожен. Он расхаживал по шатру, словно лев, которого загнали в чужую клетку. Она знала: он гадает, не собирается ли Юлий Цезарь узурпировать те привилегии, которые он, Архимед, присвоил себе той ночью.
Клеопатре пришла в голову мысль (как пришла бы она любой женщине, намеревающейся вести переговоры с мужчиной на тридцать лет старше ее), что Юлий Цезарь, знаменитый любовник, может попытаться сделать заключение брака между ними непременным условием политического союза. И что ей тогда останется? Она любила своего двоюродного брата, в этом нет сомнений. И теперь, когда она смотрела в его полные тревоги карие глаза, она ощущала, что ее по-прежнему тянет к нему. Но он не был человеком, который может помочь ей спасти царство. «Когда дело касается государственных вопросов, следует умерить пыл в крови», — снова и снова твердил ей евнух Гефестион. Выбора не было. И все же Клеопатра чувствовала отвращение к тому, как она намеревалась поступить с Архимедом, преданным и красивым Архимедом. Лишь прошлой ночью он твердил ей, что она пьянит, словно вино, что она колдунья, женщина, ради которой мужчина способен на убийство, лишь бы она допустила его на свое ложе.
«Женщина, богиня, царица», — шептал он снова и снова, растворяясь в ней. Если это был лишь пылкий лепет любовника, пусть будет так. Возможно, все мужчины твердят нечто подобное в минуты удовольствия. Ей неоткуда было это знать. Но в этот миг он дал Клеопатре ключ к душам мужчин. Или, в любом случае, один из ключей. Несомненно, другим ключом были деньги. И чего не сделают мужчины ради власти и высокого положения? Что Юлий Цезарь уже сделал, чтобы добиться всего этого?
Что ж, это все у нее остается, разве не так? Она владеет сокровищами своих предков, богатствами Египта, прелестью юности и знанием о том, что ахиллесова пята мужчины не обязательно располагается на ноге.
Таково было ее боевое снаряжение. Это не армия и не флот, но у нее имеется доступ и к ним. Она вооружена лучше любого из тех, с кем Юлию Цезарю приходилось сталкиваться доселе.
ГЛОССАРИЙ
Всадники — сословие, изначально составлявшее конницу в римской армии. Позднее этот термин стал применяться к зажиточным горожанам. Всадники стояли ниже патрициев на сословной лестнице и занимались в основном делами производства и капиталовложений, в то время как патриции составляли менее многочисленную группу крупных землевладельцев.
Гетера. Это греческое слово означает «товарищ», но используется для обозначения женщины, свободной или рабыни, торгующей сексуальными услугами. Греческие гетеры, бывшие подругами мужчин высокого ранга, нередко получали хорошее образование. Они умели организовывать пиршества и развлечения для гостей, танцевать, играть на музыкальных инструментах. В греческом мире существование гетер не просто допускалось — оно было необходимо. Этих женщин, зачастую богатых, облагали налогами, и их профессия считалась вполне легальной.
Греческая фаланга. Приблизительно с VIII века до н. э. греки строили свои войска в особого рода порядок — фалангу, тем самым внося дисциплину в сражение, прежде представлявшее беспорядочную неорганизованную схватку. Солдаты назывались гоплитами от слова «гоплон» — «щит»; этот щит они несли в левой руке, так что правой можно было метать дротики. Каждый солдат зависел от своего товарища справа — тот прикрывал своим щитом его бок.
Квестор — должностное лицо, избираемое сроком на один год; обязанности квестора приблизительно соответствовали обязанностям финансового администратора. Обычно квестор выбирался для проведения военной кампании или для наместничества в покоренном царстве. Цезарь начал свою политическую карьеру с должности квестора в Испании.
Консул. Римское консульство было высшим политическим органом Республики. Каждый год избирались два консула, которые главенствовали над Сенатом и над вооруженными силами. Они приняли на себя обязанности прежних царей (Республика сменила монархию в 509 г. до н. э.), если не считать того, что власть была поделена на двоих, а годичный срок службы не позволял одному человеку сосредоточить в своих руках лишком много власти.
Мусейон. Изначально бывший храмом Муз в Александрии, Мусейон стал научным центром всей греческой цивилизации. Птолемеи финансировали Мусейон, поощряя талантливейших ученых заниматься здесь науками и исследованиями; ученым полагалось щедрое жалованье и позволялось жить при Мусейоне бесплатно. Каллимах, Аполлоний Родосский, Феокрит, Евклид и Эратосфен — вот лишь немногие из великих ученых и поэтов, живших и работавших в Мусейоне. Традиция обучения и исследований продолжалась много лет даже в Византийский период, до тех пор пока Мусейон не был разрушен христианами, неодобрительно относившимися к «языческим» наукам.
