Бандиты в тот вечер вели себя тихо, и Мири решила, что, наверное, они призадумались над легендой. Она и затеяла весь рассказ, чтобы вселить в них сомнения, надеясь, что трусость подтолкнет бандитов к побегу. Но теперь старая легенда подсказала ей другую мысль.
Что бы там ни думал Дан, факт оставался фактом. Однажды бандиты действительно пришли на гору, и селяне дали им мощный отпор. Конечно, легенда допустила кое-какие вольности — ведь не может, в самом деле, гора разговаривать. И все же зерно легенды не противоречило истине. Язык горы позволял селянам общаться: песня одного проникала глубоко в линдер и ее слышали другие. Если Мири удалось подсказывать ответы на холме, то что еще возможно на горе?
Молчаливый вызов главарю бандитов воодушевил ее. Есть кое-что, что она в состоянии сделать.
Мири наполовину сползла с тюфяка и прижалась щекой к холодному каменному полу. В горе было много линдера. Прожилки, слои и месторождения скрывались глубоко, кое-где выходя на поверхность, и Мири не сомневалась, что найдет тропинку от каменной плиты, на которой сейчас лежала, до самой деревни.
Ее дыхание теплой волной отскочило от камня обратно в лицо. Она прислушалась, поймала ритм и попыталась построить свои мысли в виде песни.
Путь до деревни был долог. Она представила дорогу со многими поворотами, заброшенными десятилетия назад каменоломнями и целыми милями обрывов. На холме во время экзамена девушки сидели близко, на расстоянии двух вытянутых рук. Что, если попытка окажется безнадежной? Мири так испугалась этого, что перестала дышать.
Дотер всегда говорила: «Считаешь невозможным — значит так оно и будет». Еще год назад казалось невозможным прибегнуть к языку горы вне каменоломни. Подумав об этом, Мири отбросила всякие сомнения.
Она пропела песню прямо в линдер, вспоминая, как морозными ночами ее родные жались друг к другу на своих тюфяках. Остается надеяться, что отец или Марда услышат ее воспоминания о доме и поймут, что нужны ей.
В ту ночь Мири многое вспоминала, пока глаза не начали слипаться, словно намекая, что уже давно за полночь и все в деревне спят. Те из девушек, кто не мог заснуть, удивленно посматривали на Мири — верный признак, что ее послание коснулось и их. Хотя они не знали, к какому воспоминанию она прибегла, но наверняка подумали о своих домашних очагах. Однако оттуда, издалека, ответа не последовало. Связанные руки Мири затекли, шея и плечо ныли от лежания на полу, живот сводило от голода. Все эти неудобства мешали ей сосредоточиться. В конце концов она перелезла обратно на тюфяк и погрузилась в беспокойный сон.
Разбудил ее тусклый свет очередного снежного утра, и она возобновила свои усилия. Весь день до самой ночи она говорила языком горы, вызывая воспоминания, которые знал только ее отец, или думая о тех днях, что провела с Мардой наедине. В ответ — молчание.
Рядом с Мири присела Бритта, погладила ее по лбу, потихоньку сдвинула кляп, чтобы дать ей напиться мелкими глотками, пока бандиты не видят. Мири никак не могла расслабиться. Сдвинув брови, она продолжала напряженно думать.
— Тебе нехорошо? — прошептала Бритта.
Мири покачала головой, но больше ничего не могла объяснить. Она продолжала свои попытки, и надежда то покидала ее, то приходила вновь.
К вечеру Мири показалось, что она сходит с ума от усилий, а значит, нужно попробовать что-то другое. Она вспомнила о Петере, и, несмотря на их недавнюю ссору, это воспоминание принесло чувство покоя. Она закрыла глаза, собралась с мыслями и запела линдеру о весеннем празднике. Они с Петером тогда сидели на одном камне, почти соприкасаясь ногами, и в их зрачках отражалось пламя ближайшего костра.
Проведя так целый час, она поняла, что внимание рассеивается, а мысли переключаются на другое воспоминание — о летнем дне за несколько лет до этого праздника. Они с Петером сидели на берегу ручья, опустив ноги в холодную воду. Вокруг них козы щипали прибрежную траву и блеяли на солнышке. Мимо носа Мири промелькнула маленькая бабочка с бледными крыльями и на секунду задержалась, словно решив, что Мири цветок. Тогда Петер сорвал листик в виде крыла, зажал между губами и с силой выдул. Листик полетел, кружась, подхваченный ветром, и казалось, будто он преследует бабочку, но потом он коснулся поверхности ручья и уплыл вниз по течению.
Тот день не отличался ничем особенным. Обычный день, каких было много в детстве, один час из тысячи проведенных рядом с Петером. Но от одного воспоминания о нем на душе становилось тепло. Сердце билось о ребра, напоминая ей, связанной, испуганной и замерзшей, каково это — радоваться жизни. И мысль о Петере тесно переплелась с тем воспоминанием.
Однако перед глазами ничего не расплылось; воспоминание было смутным и странным. Совсем не похожим на язык горы, на котором Петер обращался к ней во время весеннего праздника, — тогда образы были четкие и яркие, буквально кричащие. И все же Мири верила, что не зря вспомнила об этом. Она чувствовала, что это с ней говорит Петер.
Она слезла с тюфяка и прижалась всем телом к полу, отчаянно стараясь передать свои мысли. Холод от каменных плит пронзал до костей, но Мири стиснула зубы, закрыла глаза и запела о весеннем празднике, вспоминая тот момент, когда рассказывалась легенда о приходе бандитов. Снова и снова она прокручивала в памяти это событие, ритмично повторяя фразы, объединяя их по парам, словно строки песни. И Мири беззвучно напевала эту песню камню. «Бандиты, опасность». Она молилась, чтобы Петер ее понял. «Прямо сейчас в академии бандиты, сообщи нашим родителям!»
Мири говорила на языке горы бесконечно долго — если бы она кричала, то давно охрипла бы. За все это время Петер ни разу не отозвался.
Последовали часы молчания. Тело заныло от лежания на полу. Мири села, вытянула связанные руки и только тогда поняла, как сильно болит голова. А за окном продолжался снегопад.
Эса и Фрид вопросительно смотрели на нее, и Мири пожала плечами — мол, ничего не вышло. Ей казалось, что голова превратилась в блок линдера, который обрабатывают резцами. Бандит позволил Бритте вынуть кляп и покормить Мири овсянкой. От отчаяния ей захотелось спать, она прилегла, и ей приснилось, что она взбирается на склон, у которого нет вершины.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Следы сапог вдавились в горный склон,
И тут гора исторгла громкий стон,
На тех бандитов ужас нагоняя,
И задрожали в страхе негодяи.
Мири проснулась, словно от толчка, и быстро села. Кажется, кто-то ее позвал? Собственное дыхание показалось ей таким громким, что она испугалась, как бы не разбудить бандитов. Она снова медленно улеглась, морщась от шелеста тюфяка.
Никто здесь не говорил вслух, она в этом не сомневалась, и тем не менее в голове почему-то пульсировало ее имя. Мири прислушалась: все кругом спали, лишь иногда кто-то хрипло всхрапывал, переворачивался на соломенном тюфяке, почесывался или стонал от тревожного сна. Никаких голосов. Но покалывание под веками заставило ее поверить, что, возможно, это был язык горы, поэтому Мири начала прислушиваться.
