Протасов сцедил слюну между зубов. Вовка продолжил:
Мол, батю у них на фронте убило, а прочая родня еще до войны, в коллективизацию вымерла. Стояла тут раньше мазанка, так ее то ли фрицы, то ли партизаны спалили. Одна печка осталась. Ты на фотографиях, должно быть, видал?
Ага. В сказке про Ивана дурака. Не томи. Чего еще накопал?
Когда умерла прабабка, Вовчику установить не удалось, впрочем, очевидно, это не имело принципиального значения. Дед (в то время далеко не дед), повстречал и полюбил девушку Катю, будущую бабушку Екатерину Ульяновну. Игорешка ее почти не помнил, а Ксюша отзывалась очень тепло. Мол, хорошая была, заботливая, и ласковая. И маме во всем помогала.
И никаких, блин, намеков, что, мол, ворожка? Или, в натуре, колдунья, е-мое?
Бабка характеризуется положительно! – отрезал Волына.
Тьфу, мент поганый. А куда дед делся?
Темное дело, – очень серьезно сказал Волына. – По-любому. Толком ни хрена не известно. Ирка об этом детям ни гу-гу. Сказала, мол, помер дедуган, и баста. Но, вроде как, слухи по селу ходили такие, что, якобы он с концами исчез. Сгинул, как в воду канул. Люди, мол, поговаривали, будто то ли кассу где грохнули, то ли банк бомбанули, и дед с тех пор словно под землю провалился.
А кто банк взял? – не понял Протасов. – Он, что ли?
Если б я зема, знал…
Когда дело было?
Черти когда, зема. При Брежневе еще. Дед и ту летнюю кухню сварганил, от которой мороз по коже.
Заколоченную, в саду? – Протасову она тоже не нравилась.
Точно, зема. Он там столярку забацал. Вроде, чтобы подальше от дома. Как деда не стало, так бабка ее досками, крест на крест. Что внутри, пацаны без понятия. Ирка им строго настрого…
Как деда звали? – неожиданно перебил Протасов.
Володей, – сказал Вовка. – Мой тезка, по-любому. Только я Владимир Степанович, отродясь, а он, значит, Петрович.
Вот тебе и Пастух Владимир Петрович. – Выдохнул Протасов, и Волына ахнул.
Ты хочешь сказать, зема?!
Не хочу, Вовка. Оно само одно к одному складывается.
Выходит, крестик в часовне его валялся? – позеленел Вовчик.
Протасов молча кивнул.
Ну и майонез, зема. Получается, никуда он не сбежал, а в старой часовне лежит?
Лежит, – подтвердил Протасов, и кинул быстрый косяк на окошко, – то лежит, а то бродит, в натуре. Такая вот шняга, Вовка.
Пацан сказал, у погоста на отшибе дурная слава, – пролепетал Волына. – Болтают, мол, в селе, что людишки там пропадают. Залетные, из города. То бомжи, то грибники. Забрел в лихую годину, и тю-тю, поминай как звали.
Протасов, поежившись, пересел, вполоборота, к окну.
Еще сопляк рассказал, что Гость и в хате, особенно зимой, появляется… Если зима лютая.
Валерий прочистил горло.
Что, мол, то в подполе шорохи. То на чердаке. Или табачиной воняет. И кашель. Хриплый такой.
А Ирка? – засипел, как ржавый редуктор, Протасов
Молчит…
Живой мертвяк, Вовка. – Выдавил из себя Протасов. Земы в ужасе переглянулись.
Вот что, Вован, – раскинув мозгами, предложил Валерий. – Надо бы разнюхать, что с прошлыми квартирантами сталось? Помнишь, малой про какую-то давалку болтал?
– Про Жанну? – поправил памятливый Вовчик.
– Угу. Тут тебе и карты в руки.
– Сделаем, зема. Будь спокоен.
– Тогда давай спать.
Вопреки мрачным предчувствиям Волыны и зловещим ожиданиям Протасова, ночь выдалась на редкость тихая и мирная. Остаток ее земы беззаботно продрыхли.
Глава 11
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЕЗДАМ
27-го февраля, воскресенье.
Через пару дней Протасов пригласил Ольгу в ночной клуб. Она дала добро. Валерий остановил выбор на казино «Ринго». Во-первых, среди персонала у него имелись знакомые. Во-вторых, казино располагалось неподалеку от квартиры Атасова, который все еще торчал в Виннице, и Валерий, учтя этот факт, рассчитывал встречать рассвет в его пустующем обиталище. И, наконец, в «Ринго» Протасова принимали в октябрята. Впрочем, тогда оно называлось по другому: домом культуры авиаторов.
– Потом ко мне, хорошо? – сказал он, пожирая ее глазами.
– А Богдасик? Он же без меня не уснет.
– По телефону колыбельную споешь, – засопел Протасов.
Вечер сложился бесподобно. Протасов, выпив, вошел в раж, кинувшись расписывать на все лады, какой он крутой, и каким крутым станет, причем в самом ближайшем будущем. И как вольготно они заживут тогда: «Отвечаю, блин. Дай только на ноги реально подняться». Хвастаясь, Протасов умышленно говорил «мы». Ольга это «мы» сразу подметила, и дальше слушала с большим интересом. Как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А она устала от серости, одиночества и хронического безденежья. «Мы» – не худший союз, когда речь заходит о совместной поездке на Канары. Протасов, заворожив жену кокосовыми пальмами и желтым песочком на лазурном берегу, перешел к детям, в которых, как известно, заключено наше будущее. И водным процедурам – залогу крепкого здоровья.
– За обоих пацанов возьмусь, – вещал на пол зала Протасов. – В парке КПИ бегать заставлю. На ровне с профессурой, е-мое. Думай о здоровье загодя! Обходи трамвай спереди, а честь смолоду, бляха муха! Холодной водой будут обтираться, чтобы до тебя дошло!
Ольга слушала как завороженная. Протасов же подобрался к гвоздю программы, к одной «голимой загвоздочке» на пути вылепленного им экспресса в персональный коммунизм, готового тронуться буквально завтра:
– Все бы путем, Олька, но… оборотных средств маловато. – Он прищурился, сложив большой и указательный пальцы таким образом, что между ними остался зазор миллиметра в полтора. Совсем, как в автомобильных свечах.
– Как же быть? – затаила дыхание тренерша.
– Банковский кредит надо брать. Однозначно.
– Это, наверное, непросто?
Протасов уже раскрыл было рот, собираясь объяснить Ольге, что без хорошей протекции в банковском деле как на Эвересте без кислородной маски, когда мимо столика проплыла Мила Кларчук.
– О! Людка! – громко сказал Протасов. Ему бы благоразумно отвернуться, но благоразумие не входило в число его достоинств. Предусмотрительность, кстати, тоже. Не долго думая, Валерий пригласил Милу за столик и предложил выпить за встречу. Госпожа Кларчук была так ошеломлена его появлением, что последовала за Валерием, словно жертва гипноза, и безропотно подняла бокал. Чокнувшись, они выпили втроем. Представив Милу, как деловую партнершу, Протасов вскоре переключил все внимание на нее. Он быстро хмелел, а Мила была исключительно хороша. Тот факт, что она связана с какими-то темными и могущественными силами, приложившими руку к событиям в Крыму, не затронул хмельную голову Протасова.
