Мы вышли, уселись в машину и уже собрались было уезжать, как
вдруг папа как хлопнет себя по лбу.
— Чуть не забыл! — говорит он. — У нас кончился свиной жир.
Надо же на чем-то жарить колбасу.
Он снова скрылся в лавке, а я остался сидеть в машине,
дожевывая шоколадку и глазея по сторонам. И тут я заметил большую машину. В ней
сидели люди в панамах и двубортных фланелевых пиджаках — точь-в-точь как у
доктора Северанса. Их было трое, и номер у машины тоже был луизианский, как у
него. Машина еле плелась, а люди в ней просто прилипли к окнам, внимательно
разглядывая тротуары и прочие автомобили.
Так они объехали вокруг площади и через несколько минут
снова оказались рядом с нами.
Как раз впереди нас оставалось свободное место для парковки,
и они втиснулись туда, вылезли и плотной группой направились в ресторан по
соседству с бакалейной лавкой, по дороге вглядываясь в каждого встречного. Я
обратил внимание, что левые руки у них так же забавно оттопырены, как у доктора
Северанса.
Тут из бакалейной лавки появился папа с жестянкой жира в
руках. Он едва не столкнулся с ними, но успел остановиться и так и застыл на
месте, уставившись прямо на них.
Один из этой троицы, тот, что был ближе к папе, чуть повернул
голову и процедил уголком рта:
— Ищешь кого-то, Джек?
— Нет-нет, никого, — торопливо ответил папа и заспешил к
машине. Мы стрелой сорвались с места, а та троица зашла в кафе.
— А они чем-то напоминают доктора Северанса, тебе, не
кажется? — спросил я у папы, когда мы выехали из города.
— Пожалуй, — согласился он. — Должно быть, съехались на
конгресс.
Доктор Северанс ждал нас за тем же поворотом. Мисс
Харрингтон видно не было — верно, сидела в трейлере. Папа сказал доктору ехать
за нами, и мы тронулись в путь.
До фермы было всего каких-нибудь две мили, а большая машина
без труда волокла трейлер по песку, так что вскорости мы добрались до
проволочных ворот и покатили вниз по склону к дому дяди Сагамора. Не доезжая
около сотни ярдов, папа остановился на небольшой прогалинке среди высоких
деревьев, откуда открывался вид на озеро, и жестом пригласил доктора Северанса
выходить.
— Ну и как, впечатляет? — осведомился папа. Доктор Северанс
поглядел сперва вниз, а потом вверх по склону, в сторону грунтовки и ворот. Но
их видно не было, деревья мешали.
— Хм, — говорит он. — Кажется, все в порядке.
Он вытащил из бумажника деньги и протянул папе.
— Задаток за месяц, — пояснил он. — Но я вот что думаю. Быть
может, лучше вам не рассказывать никому про нас. Я имею в виду — соседям. А то
вдруг в вашем округе действуют какие-то правила против прицепов и туристов.
— И то верно, — кивнул папа. — Я, признаться, об этом не
подумал. Мы никому и слова не скажем.
Из дома вышел дядя Сагамор, поглядел на нас и направился
вверх по склону выяснить, что происходит, как вдруг раздался дикий рев мотора.
Судя по звуку, машина на всех парах неслась к ферме. Через миг она уже вылетела
из-за деревьев и, подпрыгивая на ухабах, понеслась к дядиному дому. Совсем как
те шерифовы парни утром. Позади нее клубилась туча пыли.
Но тут я напрочь забыл о ней, до того странно повел себя доктор
Северанс. Только что мы все трое мирно стояли перед его автомобилем, а в
следующую секунду его уже и след простыл. В жизни не видывал, чтобы кто-то так
быстро двигался. Он неприлично выругался, развернулся и нырнул за прицеп. Рука
у него словно сама собой дернулась за борт пиджака.
Машина на всем ходу промчалась мимо вниз по склону,
немилосердно подлетая на всех ухабах, и остановилась ровнехонько рядом с дядей
Сагамором. Доктор Северанс повернулся к папе, и глаза у него были
холодные-прехолодные.
— Кто это? — набросился он на папу.
— Да так, — пожал плечами папа. — Просто сосед. Должно быть,
хочет что-то одолжить.
— А-а-а, — протянул доктор Северанс с видимым облегчением. —
Я боялся, что это какой-нибудь репортер, будь они все неладны.
Тут он заметил, что все еще держит руку за отворотом
пиджака, и покачал головой.
— Сердечный приступ, — пояснил он. — На меня накатывает иной
раз, и всегда совершенно внезапно.
— Да, это уж никуда не годится, — сказал папа. — Что вам
надо, так это поменьше волноваться. — Но вдруг он вроде как спохватился и
смущенно поскреб в затылке. — Но кто я, спрашивается, такой, чтобы советовать
доктору?
Мы все уставились на ту машину. В ней оказался всего один
человек. Он как раз вылез и принялся о чем-то говорить с дядей, размахивая
руками, и, похоже, изрядно разгорячился.
— Ладно, езжайте вперед и устраивайтесь, — сказал папа
доктору Северансу. — А я сообщу брату Сагамору о нашей сделке.
Мы снова тронулись с места, спустились с холма и
припарковались под тем же большим деревом, что и раньше. Приезжий все еще
беседовал с дядей Сагамором. Хотя, пожалуй, беседовал — это не то слово. Я
никак не мог разобрать, орет он на него или проповедует. Это был низенький
толстячок с седыми усами, в широкополой шляпе, а физиономия у него была
красная, что твоя свекла. Он размахивал руками и каждую секунду смахивал пот с
лица.
Как раз когда мы подошли к ним, он снял шляпу и вытащил из
кармана красный носовой плато к, чтобы вытереть пот со лба, но перепутал, в
какой руке у него что, и принялся вытирать лоб шляпой, всю ее помяв. Заметив,
наконец, ошибку," он прошипел что-то ужасное, скомкал платок, швырнул его
под ноги и стал топтать огроменными ковбойскими башмачищами, а шляпу нахлобучил
на голову и прихлопнул сверху. Да, он явно был вне себя..
Дядя Сагамор же и в ус не дул. Он преспокойно оперся на
машину и слушал, время от времени выпуская изо рта струю табачной жижи.
— Я хочу знать, что ты сотворил с двумя моими
уполномоченными! — орал толстяк. — Из них и слова не вытрясешь, только и знают,
что наперегонки бегать через холл до уборной, а на самих лица нет, одна кожа да
кости остались, как от безрогой коровы, которая мается животом. Я от них ничего
путного не услышал, разве что какую-то чушь, про то, что они, мол, кажется,
выпили кротонового масла.
Дядя Сагамор воззрился на него в неподдельном изумлении.
— Кротонового масла? — переспросил он, словно ушам своим не
веря. — Да что ты, шериф, они, должно быть, просто дурачат тебя. Да не могли
они его пить. Виданное ли дело! Коли уж ты нанимаешь себе двух парней, которым
хватает смекалки влезать в политику и получать денежки за то, чтобы просиживать
день-деньской в тенечке перед судом и следить в бинокли, как бы девицы не
сожгли себе ножки на солнцепеке, садясь в автомобили, — казалось бы, им должно
хватить здравого смысла и на то, чтобы не пить кротонового масла.
