— Я могу к вам войти? — спросила она.
Он раздвинул жалюзи:
— Конечно. Только разрешите мне быстро что-нибудь накинуть
на себя.
— Опять эта идиотская мужская стыдливость! — проговорила
Мадлен и вошла. — А ведь через пять секунд нас, возможно, уже и не будет.
Сверкнула молния, и тут же громыхнул сильный раскат грома.
Годард видел, как Мадлен вся съежилась.
— На кораблях я всегда ужасно боюсь гроз. Ведь тут негде
спрятаться, — прошептала она.
— Вам нечего бояться, — попытался он ее успокоить. — Антенна
Спаркса действует как громоотвод.
После яркой вспышки молнии все вокруг стало черным.
— Большое спасибо, доктор Фарадей, — отозвалась Мадлен и,
схватив его руку, поднесла ее к своей груди. — Кому, черт возьми, нужны сейчас
ваши научные объяснения!
Он обнял ее, ибо она нуждалась в защите и утешении. Почему же
он должен отказывать ей в этом? Мадлен сразу прильнула к нему и обвила руками
его шею. Снова сверкнула молния, и он увидел ее закрытые глаза и губы, ждущие
поцелуя. Через пару мгновений они его дождались. Ее губы раскрылись под его
губами, и нечто в глубине подсознания Годарда подсказало ему, что его все-таки
нельзя назвать полным импотентом.
А гроза между тем разразилась в полную силу. Дождь почти
горизонтально хлестал в иллюминатор. Гарри оторвался от Мадлен, захлопнул его и
закрыл на задвижку. В следующий момент женщина снова была в его объятиях.
— Нам будет удобнее, если мы присядем, — предложил он.
Все следующее произошло довольно быстро. Тормозные центры у
нее не работали, и она не лицемерила. Мадлен вскрикивала в экстазе, впивалась в
его плечи руками и, казалось, еще больше возбуждалась благодаря демонической
силе грозовой бури, которая раскачивала корабль. Из вежливости он с
удовольствием согласовал бы свои чувства с последней вспышкой чувства Мадлен,
но его мысли вдруг опять обратились к тому времени, когда уходила под воду его
яхта «Шошон». Гарри ожидал упреков за свою неловкость, но она, казалось, даже
не заметила этого. Ей нужен был мужчина, а огня ей и самой хватало.
— Сегодня все словно с цепи сорвались, — сказала она. —
Поэтому так трудно найти человека, у которого есть время на нечто подобное.
Он закурил сигарету:
— А я-то думал, что ты боишься грозы…
— Боюсь? Я боялась, что умру с минуты на минуту…
«Леандр» ускорил движение вместе с увеличением силы ветра.
Дождь барабанил по переборке над ними, то и дело громыхал гром и сверкали
молнии. А Мадлен прижалась к Годарду и снова начала свою игру.
Линд открыл дверь лазарета и впустил туда филиппинца,
который принес молоко в пластиковой кружке и сэндвичи на бумажной тарелочке.
Над столом горела лампа. Иллюминаторы были закрыты и заперты на засов.
Красицки неподвижно лежал на нижней койке, уставившись в
потолок. Он ничем не дал понять, что заметил их присутствие.
— Закрыл иллюминаторы, — заметил Гутиэрес, забирая засохшую
булку и ставя на стол свежую. — Видимо, боялся грозы.
— Нет, иллюминаторы кажутся ему глазами, смотрящими на него,
— пояснил Линд.
Юноша покачал головой.
— Бедняга, — сказал он и, выйдя, закрыл за собой дверь.
Линд запер за ним дверь на засов.
— О'кей, — сказал он тихо и повернулся. Красицки уселся на
койке, ухмыльнулся, показав желтые зубы, и спросил:
— Ну, как дела?
— Лучше и не надо, — ответил Линд и, придвинув стул, уселся.
— Гуго шлет тебе сердечный привет.
— А наша публика? Все восприняли как надо?
— Угу… И очень тебе сочувствуют.
— А встреча? Ты выходил на контакт с судном?
Линд кивнул:
— Оно на нашем курсе и ждет. Встреча состоится через два
дня, ночью, в два часа.
— Справимся?
— Конечно. Ведь мы все рассчитали. На это дело понадобится
несколько часов. Ну, а если будет поджимать время, можно, в конце концов,
сослаться на неполадки в машине. Сюда же нужно включить время, необходимое для
твоего погребения.
Красицки хихикнул:
— Такое представление даже слишком хорошо для этих
сентиментальных овечек.
— Веревка готова? — спросил Линд.
— Да. — Красицки встал и откинул матрац верхней койки.
Полосы материй, оторванные от простыни, были сплетены в
тонкую, но прочную веревку. Линд проверил веревку на прочность и кивнул.
— Один конец прикрепишь к трубе, под потолком, — сказал он.
— Встанешь на одну из нижних коек и набросишь петлю на шею — но, естественно,
так, чтобы она не затянулась. Через пять минут после того, как пробьет половина
десятого, услышишь, как я открываю дверь. Со мной будет Годард или капитан, но
я войду в каюту первым. Когда увидишь, что дверь открывается, соскользни с
койки, но крепко держись руками за веревку, пока я не окажусь внутри. Я срежу
тебя в течение пяти секунд. Так что никакой опасности для тебя нет.
— А как обойдется со свидетелями или свидетелем?
— У него не будет возможности притронуться к тебе. Я сразу
же пошлю его за аптечкой. Он успеет только бросить на тебя взгляд…
— А принадлежности для нашего фокуса? Линд похлопал себя по
карману:
— У меня все здесь. Зеркало есть. А как выглядят ремни…
вернее, подтеки от них или веревок и набухшее, отечное лицо, ты знаешь.
Красицки улыбнулся:
— Я видел многих людей, герр Линд, болтающихся на веревках.
Тот отошел к двери и проверил угол зрения. Потом вернулся
обратно к Красицки и показал на трубу:
— Веревку прикрепишь рядом вот с этим фланцем. Свидетель
тебя увидит, когда я открою дверь и вбегу в каюту, но я сразу же закрою тебя
собой от его глаз на тот случай, если ты вдруг шевельнешься.
Красицки посмотрел наверх. В тот же момент Линд сзади
накинул ему петлю на шею и потянул. Глаза Красицки начали вылезать из орбит,
потом стали большими от ужаса, а рот скривился в каком-то безмолвном крике.
Пару секунд его руки рвали веревку, а потом в каком-то театральном жесте упали
вниз. Тело его обмякло и расслабилось. Линд положил его на пол и опустился
рядом на колени. Кисти его рук еще дрожали от напряжения. Все произошло в
полном молчании, словно в призрачном балете, который репетируют без музыки на
звуконепроницаемой сцене.
