Райан сел на скамью, прислонившись к откинутой столешнице, и прислушался. За бортом яхты плескалась вода, и судно чуть покачивалось на слабой волне. Якорная цепь слегка поскрипывала в клюзе у самого носа. Да, тут отлично. На такой посудине можно и пожить. Плывешь себе, куда тебе захочется.
— Как ты думаешь, сколько стоит это корыто?
— Ну, примерно двадцать пять.
— Двадцать пять чего?
— Тысяч. — Нэнси снова пристально посмотрела на Райана.
— Сплаваем куда-нибудь, — предложил Райан. — Как тебе, например, круиз в Нассау?
— Я там уже была, — ответила Нэнси.
— На этой яхте?
— Нет, на кече — это парусник, побольше. Вместе с экипажем нас было девять человек. Мамины друзья.
— Так вы и жили прямо на яхте? И ночевали?
— По большей части да.
— Вот это класс! — восхищенно сказал Райан.
— Ага, сидишь весь день, словно привязанная, и смотришь, как остальные пьют. Податься-то все равно некуда. Часам к пяти все напивались в хлам.
— Значит, ты была там с родителями?
— Не совсем. Промежуточный период между отцами. Одного уже не было, а другого еще не было. Мама как раз подыскивала подходящую кандидатуру и без конца мне говорила: «Дорогая, почему бы тебе не спуститься вниз в каюту и не отдохнуть?» Или еще: «Почему бы тебе не поплавать и не поискать красивые ракушки?» Или не свернуть себе шею — вот что она имела в виду. Я в этом просто уверена. Она считала, что мне все должно быть страшно интересно. «Милая, почему бы тебе не поговорить вон с тем интересным мальчиком? Он как раз твоего возраста, и у вас наверняка найдутся темы для беседы».
— Сколько тебе тогда было лет?
— Четырнадцать.
— А какие у тебя сейчас с матерью отношения?
— Мы практически не видимся.
— А она знает, чем ты занимаешься… я имею в виду, где ты и как живешь?
— А ты рассказывал своей матери, что грабишь квартиры?
— Я этим больше не занимаюсь, — возразил Райан.
— Ну хорошо, а тогда, когда за тобой числились эти самые проникновения в чужое жилище? Ты ей рассказывал?
— Нет.
— Вот видишь. А я мамочке призналась, что живу с Реем Ритчи, — сказала Нэнси. — И она наверняка сообразила, что это значит — он содержит меня за то, что я с ним трахаюсь. Только вряд ли она станет мозги напрягать и как-то это для себя формулировать. Она любит, чтобы все было прили-и-ично, — проговорила Нэнси с издевательской улыбкой на лице.
— Ну, это понятно. А чего ты от нее хочешь?
— Да ничего не хочу. Она вся какая-то ненастоящая. Фальшивая насквозь. Это даже на первый взгляд заметно, а если уж копнуть… — Нэнси повертела в руках сигаретную пачку и раздраженно смяла ее в кулаке. — Черт возьми, курево кончилось.
— В каком смысле — ненастоящая?
Нэнси задумалась, свернувшись клубочком в углу дивана и натянув на колени явно великоватый ей свитер.
— Понимаешь, моя мать все время старается изображать из себя идеальную леди. То есть внешне она и есть Идеальная Леди, которая живет абсолютно идеальной, положительной жизнью. Но внутри этой идеальной леди сидит самая обыкновенная стерва, ничуть не лучше других. По-моему, три ее неудачных брака вполне достаточное доказательство ее стервозности.
Райан покачал головой и спросил:
— Значит, говоришь, внутри нее живет стерва?
— Она, конечно, никогда в этом не признается, но ведь это так. — Нэнси усмехнулась. — Знаешь, это даже прикольно — видеть, как из нее лезет какая-то дрянь. Иногда ей даже приходится бить эту дрянь по башке, чтобы та обратно залезла.
— Что-то я не въезжаю, — сказал Райан.
— Ну и не надо. Курева вот ни черта не осталось, — сказала Нэнси. Она допила свой «Колд Дак» и снова наполнила бокалы. — Ну как, нравится?
— Вроде бы ничего.
— Я-то знаю, что ты сейчас с радостью тяпнул бы виски и пива.
— То или другое.
— Старина Боб-младший ничего не признает, кроме пива. А Рей — любитель «мартини» и прочих коктейлей.
Райан нагнулся вперед, ухватившись руками за край стола.
— Можно я тебя кое о чем спрошу?
— О том, что я здесь делаю?
— Что-то вроде того.
— Да ничего особенного, — сказала Нэнси. — Плыву себе по течению, жду, как все повернется. Ну и, конечно, как все остальные, надеюсь, не выпадет ли счастливый билет.
— Но почему Рей Ритчи — он же на двадцать лет тебя старше?
— На двадцать пять.
— Вот я и говорю: какого черта?
— А почему ты воруешь?
— Я же тебе сказал: больше я этим не занимаюсь.
— А ты деньги когда-нибудь крал?
Райан на секунду замешкался:
— Иногда, если на виду лежали.
— И сколько получалось — я имею в виду, самое большое за один раз?
— Семьдесят восемь баксов.
Нэнси медленно вертела ножку своего бокала.
— А если бы у тебя на виду лежали пятьдесят тысяч? — Нэнси взглянула на Райана снизу вверх. — От пятидесяти до пятидесяти пяти. У тебя хватило бы духу их взять? Или кишка тонка?
Райан, сохраняя внешнее спокойствие, продолжал глядеть Нэнси в глаза. В тишине раздавался скрип якорной цепи, и он ждал, когда же она прервет эту тишину. Райан не улыбался и на лице Нэнси не заметил улыбки; он не стал спрашивать, говорит ли она серьезно, не стал отшучиваться и прикалываться. Судя по ее тону и по глазам, эта лихая авантюра задумывалась ею совершенно всерьез, и всю игру с ним она затеяла только для того, чтобы провернуть неподъемное для нее одной дело.
Нэнси первой нарушила молчание:
— Если не хочешь говорить об этом…
— А чьи эти пятьдесят тысяч — Рея?
— Угу.
— И где они?
— В его охотничьем домике.
— Ты хочешь сказать, что он держит в охотничьем домике пятьдесят тысяч, а сам торчит в Детройте?
— Эти деньги привозят накануне выдачи зарплаты сезонным рабочим, — глядя в глаза Райану, сказала Нэнси. — Перемножь сам: триста пятьдесят рабочих, и каждому полагается по полторы сотни долларов. Так?
— Вроде того.
— Так вот, получается пятьдесят две тысячи пятьсот. И не чеками, а наличными. Все уже разложено по конвертам. Триста пятьдесят конвертов в двух картонных коробках.
— Откуда ты знаешь?
— По прошлому году да и в этом году другим сезонникам уже платили — за посадку, и что там они еще весной делали.
