А то как-то несправедливо получается: Воскресенский весь в дерьме, он сексуальный извращенец и растлитель неопытных девочек, подонок высшей пробы. А Гринько – чист, как правда. Все в говне, а он в белом смокинге. Только крылья ему приделать, и полетит он храмы ставить по Руси. Нет, как бы не так.
Глава пятая
Вечером, за полтора часа до отбоя в барак из оперчасти прибежал Цика и шепнул на ухо Коту, что его срочно вызывает кум, на сборы две минуты.
Цика, состоявший на побегушках при оперчасти, как всегда, приносил самые недобрые известия. Сердце Кота провалилось в пятки, потом снова встало на место, но забухало, как кузнечный молот. Он поднялся с нижней шконки, надел на голову шапку-пидорку и молча последовал за Цикой. Спиной Кот чувствовал взгляды зэков, а стоявший в дверях Семен Феоктистов, по кличке Сема, сочувственно покачал головой. Мол, ничего хорошего, Кот, не жди, разговор с кумом может закончиться койкой в медсанчасти или карцером. В лучшем случае, если Чугур в добром расположении духа, распишут тебе морду под хохлому, с тем и отпустят.
Кот, сжав кулаки в карманах куртки, шагал за Цикой сначала между бараков, потом вдоль загородки из колючей проволоки и гадал про себя, как ляжет фишка. Кто-то стукнул Чугуру о задуманном побеге? Об этом мероприятии знал единственный человек – кореш Кота Петька Елагин по кличке Мирон. Именно он помог Коту достать самодельные кусачки, кое-что из вещей и продуктов, он же устроил на промзоне тайник, где спрятаны деньги и липовая ксива. Но Мирон, отбухав шестилетний срок до звонка, вышел свободным человеком ровно две недели назад. Значит, Мирон отпадает.
– Шевели поршнями, – Цика оглядывался назад и делал страшные глаза. – Хрена ты плетешься? Начальство ждать не любит.
– Шевелю, блин, – отозвался Кот. – Я ведь в отличие от тебя не возле столовки целый день болтался. Кирпичи ворочал.
– Ты бы не вякал лишнего, – снова обернулся Цика, на его сытой морде играла кривая ухмылочка. На зоне не так уж много развлечений, но сегодня вечером, возможно он станет свидетелем того, как конвоиры и лично Чугур будут обрабатывать Кота. – Наверное, садильник-то играет? Перед встречей с кумом? То-то, братан...
– Я тебе не братан, – Кот хотел добавить крепкое словцо, но неподалеку, за колючкой молчаливо стоял старлей. Он поводил ушами, как лошадь, словно хотел уловить смысл разговора. Костян понизил голос и добавил. – Кто тебе братан, я в другое время скажу. Один на один.
– Скажешь, – продолжал усмехаться Цика, – если кум не снимет с тебя мерку для деревянного макинтоша. Все скажешь.
Кот постарался взять себя в руки и успокоиться. Если бы кум знал о запланированном побеге, в барак явился бы не парашный активист Цика, пришел бы офицер с двумя-тремя срочниками, вооруженными автоматами. Еще в бараке на Кота надели бы стальные браслеты, отделали прикладами, поволокли в кандей, как последнюю падлу. Может, все и обойдется. Может, не так страшен черт...
Кот не успел закончить мысль, при входе в административный корпус офицер заставил его встать лицом к стене, опереться на нее руками и расставить в стороны ноги. Процедура личного досмотра повторилась на втором этаже, перед кабинетом Чугура. А дальше события развивались в самом неожиданном направлении...
* * *
Выслушав рапорт заключенного Огородникова, кум показал ему на табурет у стенки под портретом Дзержинского. Сам уселся на свой трон и опустил ладони на подлокотники в виде ощеренных львов. Впечатление было такое, будто он вложил кончики пальцев в их зубастые пасти.
– Таких парней, как ты, у меня много, – сказал Чугур после недолгой паузы, – до всех руки не доходят. То есть не то чтобы руки...
Чугур запутался в словах, сжал тяжелые кулаки и на минуту замолчал. Собираясь с мыслями, прикурил сигарету.
– А я обязан охватить каждого, – продолжил он. – Потолковать, узнать, чем живет человек, чем дышит, о чем думает. Ну, провести воспитательную беседу. На нашем языке – профилактическое мероприятие. Понимаешь?
Кот кивнул, мол, все понимаю, и подумал, что все профилактические мероприятия, который проводил кум, до сей поры ограничивались БУРом, зуботычинами перед строем, отборной матерщиной и плевками в лицо. Неужели пришел черед по душам разговаривать? Как-то не верится.
– Не в том смысле, чтобы привлекать заключенного к сотрудничеству с администрацией, – кум, подняв голову, посмотрел на портрет главного чекиста всех времен и народов, – а в том смысле, чтобы лучше знать свой контингент. По мне так: хочешь сотрудничать – давай. А если тебе это впадлу, значит, и мне такой активист без необходимости. Понимаешь?
– Понимаю, – снова кивнул Кот, хотя ничего не понимал. – То есть стараюсь понять, гражданин начальник.
– Тебе сколько осталось? – спросил кум, хорошо знавший ответ на свой вопрос. – Пятилетка?
– Две пятилетки, гражданин начальник, – отозвался Кот. – С хвостиком.
– Вот видишь, нам еще долго с тобой по эту сторону забора куковать, – кум улыбнулся какой-то странной, загадочной улыбкой, обнажив ровные крепкие зубы. Кажется, контакт налаживается. Этот Кот хоть и последняя сволочь, но с головой у него все в порядке, суть иносказаний он должен понять. – Десять весен, десять зим... Это много. И статьи у тебя такие, что под амнистию их никак не подведешь. Нужно быть терпеливым человеком, чтобы дождаться звонка. Ты кури, Константин Андреевич.
Кум положил на край стола открытую пачку "Явы" и зажигалку. Коту хотелось дернуть хотя бы две затяжки настоящей сигареты с фильтром, но он отрицательно помотал головой. Сучьи дела всегда начинаются с малости. Начальник сигареткой угостит, потом пачку чая сунет... И пошло, и поехало.
– Спасибо, стараюсь бросить.
– Ну, как знаешь, Константин, – кум, откинувшись на спинку кресла, пустил струю табачного дыма и мечтательно посмотрел в потолок. – Я в твои годы служил на строгой зоне под Интой. Вот там, едва снег растает, начинались побеги. Бывало так, что человеку два-три месяца до конца срока, а он к зеленому прокурору бежит. Тоска смертная заедала людей. А тут весна, солнышко, последний разум люди теряли. Там края северные, сколько ни бегай, конец один – пуля. Как правило, живыми зэков, ну, если ловили их недалеко от зоны, живыми не брали...
Чугур перехватил вопросительный взгляд Кота и пояснил:
– С живыми мороки много. Писанина, следствие, суд... А с мертвяками, сам понимаешь... Неглубокая яма на кладбище при зоне и табличка с номером вместо имени. Вот и вся канитель. Ну, коли уж зашел об этом разговор, скажу: кое-кому из осужденных кажется, что наша зона не так далеко от столицы, отсюда есть шанс намылить лыжи, потому как до железки недалеко. И автомобильные дороги – вот они. Но на самом деле – шиш. Ты уж поверь моему опыту. Такие номера еще ни разу не проходили. И не пройдут.
Закончив монолог, кум раздавил окурок в пепельнице. Кот смотрел в темный угол кабинета, внешне он казался спокойным, ни один мускул на лице не дрогнул, но в душе его бушевала буря.
