– Понимаю, – кивнул Локтев.
– Кстати, один интересный факт, информация для раздумий. Сам Тарасов уже больше года числится пропавшим без вести. В один прекрасный день он вышел из своей квартиры и больше туда не вернулся. Его отец обратился в милицию только через две недели после исчезновения сына. По факту исчезновения человека возбудили дело. Тарасова искали, но результата нет. Все это время его никто не видел, ни у кого из родственников он не показывался, не давал о себе знать. И вот Тарасов вдруг всплыл в Москве. Как на зло, живой и даже здоровый. Где он пропадал все это время? Вопрос на засыпку. Сейчас я, чтобы не мешать, уйду. Запру вас в кабинете и уйду.
– Лучше меня не запирайте.
Локтев погладил себя ладонью по беспокойному животу. Руденко, пожав плечами, собрал со стола бумаги и запер их в сейф. Локтев склонился над чистым листом.
* * *
Локтев потер ладонью горячий лоб.
В голове все это не умещается. Ясно, Руденко хотел сделать из Локтева не просто рядового стукача. Хотел сделать учатника своей игры. И затея удалась, осуществилась без особого труда. А Тарасова разыскивают в Москве за жестокие убийства.
Теперь, в эту самую минуту, нужно вспоминать обстоятельства их знакомства, их разговоры. Если засесть за стол основательно, о Тарасове можно роман написать. Ну, пусть не роман, хотя бы небольшую повесть. Это можно… Но кто сказал, что следователь Руденко должен знать абсолютно все, что знает Локтев? Никто этого не говорил. Зачем сразу вываливать, как подарки из мешка, всю информацию?
Когда же случилась их первая встреча с Тарасовым? Года три назад… Или четыре… Сколько же времени прошло с тех пор? Помнится только, была поздняя осень, дождливый, слякотный день.
Локтев, промокнув на остановке, так и не дождался автобуса, взял частника, и через четверть часа сдавал плащ в служебный гардероб областного драматического театра. Он поднялся наверх по широкой лестнице из белого гранита, на пару минут остановился перед свежей ещё пахнувшей типографской краской афишей, пришпиленной к стене конторскими кнопками.
Он несколько раз перечитал надписи синими аршинными буквами: «Премьера. 24 октября. Современная пьеса Алексея Локтева „У каждого свой шанс“. Режиссер Виктор Решетовский. В спектакле заняты ведущие артисты областного театра».
Когда Локтев вошел в зал, прогон спектакля шел полным ходом. Режиссер Решетовский, как обычно, устроился в середине третьего ряда, точно против сцены. Он низко опустил подбородок, и наблюдал за артистами прищуренными глазами сытого бульдога. Со сторон казалось, режиссер спал.
Локтев, боясь потревожить чужие творческие раздумья, тихо опустился на соседнее кресло. «Опаздываете, молодой человек», – буркнул Решетовский. Локтев хотел что-то ответить, но тут на сцене показался актер, которого до сего момента видеть почему-то не доводилось. На репетициях в роли замужнего мужчины, обреченного на безответные любовные страдания, исполнял совсем другой человек.
«Кто это?» – шепотом спросил Локтев. «Это Тарасов из второго состава, но, видимо, мы переведем его в первый состав, – шепотом же ответил Решетовский. – Потому что Линейников запил». «А, понятно», – кивнул Локтев.
Тарасов прошелся по сцене размашистым шагом, остановился и раскатистым баритоном воскликнул: «Мою любовь украли, как крадут на вокзале чемодан. Моего Вовочки больше нет со мной». «А что это за реплики произносит этот Тарасов? – насторожился Локтев. – В моей пьесе нет этих слов». «Репетиции надо посещать, – Решетовский окончательно пробудился от дремоты. – Прошлый раз вас не было. А мы с художественным руководителем решили кое-что поменять. Как бы осовременить ваш материал». «Что именно поменять?» – заволновался Локтев. «Поменять сексуальную ориентацию этого персонажа, – Решетовский показал пальцем на сцену. – Это современно и свежо».
«Что же, вы из этого героя сделали педика?» – Локтев закашлялся. «Говорите тише, – цикнул Решетовский. – Русский язык так богат, а вы употребляете жаргонное слово „педик“. Скажите иначе: сексуальный диссидент. Это хотя бы литературно». «Хорошо, „педик“ – не литературно, – сердито заворчал Локтев, понимавший, что затею режиссера исправить все равно не удастся. – А менять сексуальную ориентацию моего героя, превращать женатого, между прочим, человека в педика – это, по-вашему, литературно?» «Это современно» – отрубил Решетовский.
Локтев хотел встать и уйти, но, подумав, решил, что ссориться с режиссером из-за незначительных изменений в пьесе не следует по стратегическим соображениям. Драматургов вокруг немало. А областной театр один на весь город. И режиссер Решетовский один на весь город.
После окончания репетиции Локтев, ожидая, когда освободится режиссер, слонялся по фойе, в который уж раз разглядывая развешенные на стенах фотографии артистов. Тарасов, подойдя сзади неслышными шагами, тронул драматурга за плечо: «Здравствуйте, хотел вами познакомиться. И вот случай представился. Это ваша первая пьеса?».
Локтев развел руками: «Первая. А это ваша первая большая роль?» «М-да, не думал, что роль окажется такой, – сказал Тарасов. – Что придется играть какого-то пидора, поганого извращенца. Но, вы сами знаете, актеры ничего не решаю. Кстати, тут рядом одно новое заведение открылось. Вроде ресторана, но цены, как в рабочей столовой. Заглянем?» После короткого раздумья Локтев решил, что дожидаться режиссера вовсе необязательно, есть смысл выпить пару рюмок водки и сдобрить это дело кружкой пива.
Заведение действительно оказалось дешевым и чистым. Там играла какая-то музыка, подавали свиные шашлыки… Сейчас уж всех деталей не вспомнить. «А, может, каких-нибудь девочек обналичим?» – спросил Тарасов в начале первого ночи. Но Локтеву было уже не до девочек. Приятный вечер закончился тем, что Тарасов поймал частника и отвез домой слишком пьяного, не рассчитавшего своих сил драматурга.
На листе бумаги Локтев написал: «Тарасов артистичен, легко сходится с людьми, умеет найти общие темы для общения. Эрудирован».
* * *
Спустя пару недель Локтев, посещавший платный тренажерный зал общества «Урожай», встретил Тарасова в раздевалке. «А я на тренировку по боксу, – сказал Тарасов. – Вообще-то все мои спортивные заслуги в прошлом, да, собственно, и нет особых заслуг. Махаю кулаками, чтобы окончательно форму не потерять. Я как спаринг-партнер ассистирую одному перспективному парню, Коле Анищенко. Слышал о таком?». «Слышал. Интересно взглянуть. Смотрю, у тебя много талантов. И бокс, и театр», – Локтеву и впрямь стало интересно.
Он прошел в спортивный зал и занял место на пустой скамейке перед рингом. Тарасов разогревался в углу зала, нанося несильные удары по боксерскому мешку, подвешенному к потолку на цепях. Наконец, на ринге появился Анищенко, голый по пояс, на руках красные трехунцовые перчатки.
Локтев сразу решил, что Тарасов, весивший не более девяносто двух килограммов, против этого мордоворота, весившего куда больше центнера, не выстоит и пары минут. Кроме того, Анищенко моложе своего соперника лет на семь. Тарасов, не ожидая приглашения, спокойно поднялся на ринг, пролез под канатами.
