Пока бармен готовил коктейль, Джей обернулся к негру.
– Ну и жара, – сказал Джей. – Я сам из Лос-Анджелеса, и я знаю, что такое жара, но это уж слишком.
На это негру было нечего ответить. Джей:
– Пересохло все, и вообще. Такое пекло, прямо насквозь пропаривает. Парилка, ох-ох-о. Парилка.
Негр по-прежнему не отвечал. Джей:
– Да, ну и жарища. Иначе не скажешь. Вот... жара. А ветерок приятный. Ветерок пустыни я люблю.
Негр взглянул на Джея. Потом сказал:
– Если хотите со мной потанцевать, так и говорите.
* * *
Брайс остановила свой "навигатор" в дальнем конце стоянки напротив "Пеппермилла". Она вытащила из чехла бинокль "бушнелл". Может, эти немцы и чокнутые, и расисты, и Гитлера, паскуды, любят, зато бинокли делают хоть куда. Она достала мобильный телефон и набрала номер. Раздались гудки, и она направила бинокль на большие размалеванные витрины "Пеппермилла".
В ресторане официантка подошла к телефону, взяла трубку.
– "Пеппермилл", – сказала в ухо Брайс официантка.
– Вы не могли бы позвать к телефону Париса Скотта? – попросила Брайс.
– Извините. Клиентов мы не подзываем.
– Я его мать. У его отца сердечный приступ.
В глубине окуляров официантка схватилась за грудь:
– Ах! Ах, боже мой. Я так... Подождите. – На весь ресторан: – Парис Скотт! Здесь есть Парис Скотт?!
У Маркуса мотнулась голова. Французский тост выпал из его открытого рта в тарелку. Парис? Он здесь? Маркус завертел головой, ища молодого негра, который сейчас встанет и подойдет к телефону.
– Парис Скотт, – повторно объявила официантка. Ну, давай же, телепатировал Маркус. Подойди к телефону.
Ничего. Никого. Париса не было точно.
Маркус увидел, что официантка подносит к уху трубку, начинает говорить кому-то, что Париса...
Абоненту...
– Эй, – крикнул Маркус официантке.
– Вы Парис? – спросила она.
– Ага, я Парис.
Официантка передала трубку так, будто та была неимоверно тяжелой.
– Примите мои соболезнования, – сказала она.
Маркус не обратил внимания.
– Алло? – уже говорил он.
– Парис? – спрашивала в ответ Брайс. Женский голос. Девчонка из "Фактории" – с которой, по словам того борова, Парис дал ходу?
– Это я. – Маркус понизил голос, чтоб похуже было слышно. – Ты где?
Щелк, бряк и – короткие гудки.
– Алло?.. Алло?.. Черт! – Маркус сунул трубку официантке. – Дайте мне счет.
– Да, конечно. – Ее глаза застлались краснотой и наполнились слезами. – Вы идите... Да поможет вам Бог.
Странное поведение официантки не задержало Маркуса. Он вылетел из двери, размышляя на ходу: "Парис точно здесь, в Вегасе. Он наверняка где-то рядом, если эта девчонка из "Фактории" – которая только что звонила – думает, что он в "Пеппермилле". Так что, если они с Джеем сумели бы...
Маркуса отшвырнуло назад. Он грохнулся – и что-то грохнулось вместе с ним – на горячий, жесткий асфальт стоянки. В его руках, однако, оказалось что-то мягкое. Тело. Тело очень симпатичной белой девушки.
Маркус сказал:
– Прошу прощения.
Маркус спросил:
– Вы не ушиблись?
– Я, кажется, ушибла ногу. – В ее голосе была боль. Белая девушка терла рукой лодыжку.
Маркус провел ладонями по рукам белой девушки.
– Не очень больно? – Черт, какие у нее упругие руки. Небось и задница такая же упругая, прикинул Маркус. Мыслям о Парисе не осталось места в голове Маркуса, когда такое тело таращилось на него. Он не желал выдавать себя, но не был способен спросить как-либо иначе: – Чем я могу вам помочь?
Белая девушка улыбнулась.
– Так, – сказала она. – Поцелуй там, где у меня бо-бо, и сделай это как можно лучше.
* * *
Кенни с Омаром, сидевшие в машине на противоположном конце стоянки, не имели при себе такого роскошного немецкого бинокля. Они имели при себе только свои глазенки. Которых хватило, чтобы увидеть Брайс, катающуюся по земле с каким-то мужиком. Омар:
– Какого хрена она там делает?
– Может, это тот козел, которого мы ищем, – отозвался Кенни.
– Он что, похож на работника чертового гастронома "двадцать четыре, семь"? Больно цивильно выглядит.
– Слушай, а может, негрилла уже товар Дэймонда отгрузил?
Омар закусил губу, покачал головой:
– А может, это совсем не тот, кого должна искать Брайс.
– И что? Значит, она трахнуться решила. А что из этого следует?
– Так, у нас есть приказ. Нам же сказано, как поступить, если она не делает то, что ей сказано.
– Ну и...
Поглядев на Брайс и цивильно одетого малого, Омар испытал озарение. Он понял, что очень многое идет наперекосяк, а уж людей, испытывающих облом вселенского масштаба, и вовсе не сосчитать.
– Так, – сказал Омар, – с ней пора кончать.
* * *
Джей почувствовал радость. Другого определения тому, что он почувствовал, не было, да другого определения и не требовалось. Радость – и все. Он почувствовал, что всю жизнь прожил в режиме кислородного голодания и вот теперь, в эту самую минуту, впервые сделал глубокий и чистый вдох. Он впервые познал ту радость, которая одновременно и дает и поддерживает смысл существования. Пальцы обнимающих Джея рук сжались. Последовал второй вдох, и вторая волна радости накатила на Джея.
Джей сделал выдох. Слова выскочили из его рта:
– У тебя такие... такие сильные руки, Маркус.
Негр, державший Джея в руках, вытаращил глаза.
– Сколько раз тебе говорить? Меня зовут не Маркус.
Джей парил на крыльях грез.
– Мммммммм.
* * *
За свою не очень долгую жизнь – а было ему всего сорок два года – Дэнни Губер успел прослыть одним из самых изворотливых, вероломных и двуличных подонков Голливуда, в результате чего и получил под свое начало агентство талантов. Однако Дэнни Губер (фамилия его когда-то была гораздо длиннее и имела определенную этническую окраску, но он ее резво укоротил, как будто в Голливуде быть чересчур евреем постыдно: это все равно что, став звездой баскетбола, не хотеть быть чересчур негром) оказался недостаточно изворотливым, вероломным и двуличным подонком, чтобы справляться с руководством продюсерской фирмой. Дела шли не очень гладко, но говорить об этом вслух не полагалось. Во всяком случае, в присутствии Дэнни, потому что Дэнни заведовал агентством талантов и, будучи одним из самых изворотливых, вероломных и двуличных подонков Голливуда, был способен бешено мстить. По крайней мере, тем, кто ниже рангом.
