События вечера стали последними в длинной цепи. От начала и до конца этой печальной истории меня водили за нос — сначала Генри Франт, потом Стивен Карсуолл, а теперь и мистер Ноак, а еще Флора Карсуолл и даже, возможно, Софи, хотя любовь, которую я к ней испытывал, отчаянно пыталась убедить меня, что Софи такая же жертва, как и я. Безусловно, я чуть было не принял предложение мистера Ноака, поскольку оно, казалось, отвечает моим собственным желаниям. Но среди прочих недостатков его плана был и такой: я не мог избавиться от мысли, что если у кого и был мотив убить мистера Франта, так это у самого мистера Ноака.
Я остановился и прислонился к ограде. Какая-то часть меня осознавала, что шаги за моей спиной затихли. Через мгновение я двинулся дальше, и шаги тоже. Я повторил эксперимент и получил тот же результат. Лондон — оживленный город, но по ночам кое-где царит такая тишина, что можно услышать, как муха летит. Мне бы стоило насторожиться, но я так устал, а голова была полна иных тревожных мыслей, чтобы отметить, что шаги, возможно, являют повод для опасений.
Великий план мистера Ноака по расстраиванию вражеских замыслов состоял в следующем: он хотел, чтобы я шпионил за Софи, а через нее и за мистером Карсуоллом. Как оказалось, миссис Керридж была рада время от времени делиться с мистером Хармвеллом сведениями, и она сообщила о моей встрече с хозяйкой на кладбище. Кроме того, от миссис Керридж Ноак узнал о настоящих причинах моего отъезда из Монкшилл-парк Со слов Керридж и из собственных наблюдений Ноак сделал совершенно верное заключение о моих теплых чувствах к Софии Франт. Кроме того, он пришел к выводу, что на раннем этапе моего знакомства с мистером Карсуоллом старик нанял меня для какого-то конфиденциального дела. Вот почему Ноак велел Хармвеллу следить за мной во время первого похода на Куин-стрит, когда я искал человека, который мог оказаться либо Дэвидом По, либо Генри Франтом. Мне повезло, что так получилось, поскольку Хармвелл спас мне жизнь, когда на меня напали нанятые Иверсеном головорезы, и теперь Ноак хотел, чтобы я отплатил ему за это.
Сегодня вечером Ноак соблазнял меня возможной наградой: если я смогу привлечь Софи на свою сторону и убедить ее шпионить за Карсуоллом, то могу надеяться и на то, что получу саму Софи. Если Карсуолл будет опозорен, то ей нужно будет найти себе другого. Мистер Ноак заверил меня, что в случае успеха предоставит мне денежное довольствие, чтобы я мог обеспечивать Софи. Но эти обещания казались весьма туманными, и не было никаких гарантий, что Ноак их выполнит. Я понимал, что он готов обещать что угодно, только бы я обеспечим крах Стивена Карсуолла и выяснил, кто же был тот человек на Веллингтон-террас. И, наконец, я не доверял этому американцу и потому не рассказал об отрезанном пальце, который мне подсунул дантист, и сегодняшнем открытии — этот самый дантист входит в число клиентов мистера Иверсена.
Ценой огромных усилий я оторвался от ограды и побрел по Стрэнд. Движение стало разновидностью пытки. Но физическая боль еще не самое страшное, намного страшнее было отчаяние, давившее на меня. Предложение Ноака означало шанс вернуть Софи. Самая заманчивая и соблазнительная перспектива из всех, что когда-либо маячили передо мной. Я мог бы оправдать свою готовность поддаться искушению тем, что это может спасти Софи от Карсуолла, которого я считал отъявленным негодяем.
Я услышал шаги за спиной, медленные и вялые, словно эхо моих собственных. Меня преследовала сама Немезида, и она понимала, что торопиться не нужно.
Камень преткновения в том, что за последние шесть-семь месяцев я слишком хорошо усвоил, каково это, когда вами манипулируют, а вы можете контролировать свою судьбу ровно настолько, насколько на это способен Петрушка в кукольном спектакле. Но если я приму предложение мистера Ноака, то должен буду превратить Софи в свою марионетку. Согласившись выйти за Карсуолла, она сделала бы исключительно разумный выбор. Он богат, она бедна. Он стар, она молода, по крайней мере брак вряд ли продлится долго. С ее стороны это был бы брак по расчету. А что же до мистера Карсуолла, то я сомневаюсь, что чувство, которое заставляло старика желать Софи, имеет что-то общее с любовью в обычном понимании слова — это скорее потребность обладать, поработить, но не любовь. Но обе стороны выиграли бы в результате. Во все времена люди могли быть счастливы в браке без любви, но не без денег. Как верно заметила Флора Карсуолл, рай в шалаше — это хорошо, но кто заплатит по счетам? Любовь нельзя есть и пить, нельзя надевать ее вместо одежды, ею нельзя накормить своих детей.
Я добрался до поворота на Гонт-корт. Разумеется, никакого газового освещения здесь не было, лишь судорожно поблескивало пламя в керосиновой лампе на углу. Ничто не изменилось, твердил я себе, с тех пор как Софи дала мне congé.
[39]
У подножия лестницы, ведущей к входной двери дома номер три, я остановился, оперся о перила и посмотрел туда, откуда пришел. Я услышал, как вдалеке проехала карета по Стрэнд, раздался цокот копыт, звон упряжи и стук колес по мостовой. Шагов ни было. В какой-то момент они прекратили меня преследовать. Я сказал себе: в Лондоне драмы разыгрываются каждую ночь, и нет причин думать, что те шаги принадлежали кому-то из действующих лиц моей трагикомедии. Но теперь, когда они стихли, я вдруг почувствовал необъяснимую тревогу.
Ayez peur, пробормотал я себе под нос, ayez peur.
76
На следующее утро я покинул дом в поисках кофе — не умывшись и не побрившись. Я встал поздно, и мой разум все еще был затуманен дремой.
На углу возле фонаря стояла маленькая потрепанная закрытая карета, выкрашенная в черный цвет. Когда я подошел поближе, дверца распахнулась, и смуглый парень в поношенном черном пальто выглянул и спросил, как быстрее добраться до Ковент-Гарден.
Одновременно из-за кареты вышел другой тип, тоже в черном, и схватил меня за руку. Первый вцепился в лацканы, и они затащили меня внутрь. Второй последовал за мною и захлопнул дверцу. Лошади рванули с места.
Мы оказались в тесной карете втроем, рукой-ногой не пошевелить, не говоря уж о том, чтобы отбиваться. Шторы опущены, свет почти не пробивается. Тот тип, что заговорил со мной, обхватил меня рукой за горло и запрокинул мне голову. Я почувствовал укол лезвия.
— Сиди тихо, простофиля, — тихо сказал он. — Сиди тихо, а не то нам придется замарать руки.
Пока карета, подпрыгивая, с грохотом неслась по улицам, полным звуков лондонского утра, внутри нее происходил особый ритуал. Я специально пишу «ритуал». Мои похитители отлично знали свое дело, в их движениях чувствовалась беспечность и непринужденность. Второй связал мне вытянутые вперед руки в запястьях, сунул грязный кляп в рот и, наконец, связал ноги в коленях.
Теперь я сидел, съежившись, в углу, все еще с ножом у горла. Похитители молчали. Замкнутое пространство заполнял звук нашего дыхания и запах тел. Я безуспешно пытался придумать, как справиться с этой ситуацией, но страх мешал думать рационально. Снова и снова я проклинал себя за то, что имел глупость остаться на Гонт-корт, а не нашел убежище в другом городе и под чужим именем. Вот уже который раз, но теперь при более печальных обстоятельствах, я стал игрушкой в руках судьбы.
