Вытянув шею и взглянув прямо по курсу через окно кабины, он
почувствовал некоторое облегчение. Перед ними едва виднелись в ночи пологие
склоны римских холмов. Склоны были усеяны огнями — это были виллы очень богатых
людей, — но примерно в миле к северу холмы погружались во мрак. Никаких
огней. Ничего. Сплошная тьма.
«Карьеры! — подумал Лэнгдон. — La Cava Romana!»
Вглядываясь в черное пятно на земле, Лэнгдон решил, что
площадь карьера достаточно велика. Кроме того, он был довольно близко. Во
всяком случае, гораздо ближе, чем море. Ученый ощутил радостное возбуждение.
Именно там камерарий решил избавиться от антивещества! Ведь нос вертолета
обращен в ту сторону! В сторону карьеров! Лэнгдона, правда, смущало то, что,
несмотря на рев двигателя и ощутимое движение вертолета, карьеры не становились
ближе. Чтобы лучше сориентироваться, он выглянул в открытую дверь, и то, что он
там увидел, повергло его в панику. От только что пробудившейся радостной
надежды не осталось и следа. В нескольких тысячах футов прямо под ними он
увидел залитую огнями прожекторов площадь Святого Петра.
Они по-прежнему находились над Ватиканом!
— Камерарий! — задыхаясь от волнения, выкрикнул
Лэнгдон. — Летите вперед! Мы уже достаточно высоко! Надо лететь вперед. Мы
не можем сбросить ловушку на Ватикан!
Камерарий не ответил. Казалось, все его внимание было
сосредоточено на управлении машиной.
— Осталось меньше двух минут! — крикнул
американец, поднимая ловушку. — Я уже вижу карьеры! La Cava Romana! В паре
миль к северу! Нам нужно…
— Нет, — ответил камерарий. — Это слишком
опасно. — Пока вертолет продолжал карабкаться в небо, клирик повернулся
лицом к ученому и с печальной улыбкой произнес: — Я очень сожалею, мой друг,
что вы решили присоединиться ко мне. Ведь тем самым вы принесли себя в жертву.
Лэнгдон взглянул в бесконечно усталые глаза камерария и все
понял. Кровь застыла в его жилах.
— Но… но ведь должны же мы куда-нибудь лететь!
— Только вверх, — отрешенно ответил камерарий. —
Только это может гарантировать безопасность.
Мозг Лэнгдона отказывался ему служить. Выходит, он абсолютно
неверно истолковал намерения священнослужителя. Так вот что означали его слова:
«Обрати свой взор в небеса!»
Небеса, как теперь понимал Лэнгдон, были буквально тем
местом, куда они направлялись. Камерарий с самого начала не собирался
выбрасывать ловушку. Он просто хотел увезти ее как можно дальше от Ватикана.
Это был полет в один конец.
Глава 123
Виттория Ветра, стоя на площади Святого Петра, неотрывно
смотрела в небо. Вертолет казался едва заметной точкой, поскольку лучи
прожекторов прессы до него уже почти не доставали. Даже рев его мотора
превратился в отдаленное гудение. Казалось, что все люди, вне зависимости от их
вероисповедания, затаив дыхание, в напряженном ожидании смотрят в небо. Сердца
всех жителей земли в этот момент бились в унисон.
В душе девушки бушевал ураган эмоций. Когда вертолет скрылся
из виду, перед ее мысленным взором снова возникло лицо сидящего в кабине
Лэнгдона. О чем он думал в тот момент? Неужели он так все до конца и не понял?
Все телевизионные камеры на площади смотрели в темное небо.
Взоры людей также были обращены в небеса. И журналисты, и зрители вели про себя
обратный отсчет секунд. На всех огромных экранах была одна и та же благостная
картинка: ясное римское небо с алмазной россыпью звезд. Виттория почувствовала,
что ее глаза наполняются слезами.
Позади нее на мраморном возвышении в благоговейном молчании
стояли спасенные кардиналы. Взоры священнослужителей были обращены вверх.
Некоторые из них соединили ладони в молчаливой молитве, но большинство
кардиналов словно пребывали в трансе. Несколько человек рыдали. Число
оставшихся до взрыва секунд неумолимо сокращалось. Во всех концах земли — в
жилых домах, барах, конторах, аэропортах, больницах — люди готовились стать
свидетелями трагического события. Мужчины и женщины брались за руки, родители
поднимали к небу детей. Над площадью Святого Петра стояла мертвая тишина.
Эту святую тишину взорвали колокола базилики.
Виттория дала волю слезам.
Затем… затем мир замер. Время истекло.
* * *
Самым страшным в момент взрыва оказалась повисшая над
площадью тишина.
Высоко в небе над Ватиканом возникла искра размером с
булавочную головку. Затем на какую-то долю секунды появилось новое небесное
тело… Такого белого и чистого света людям Земли видеть еще не доводилось.
Еще мгновение, и искра, словно питая саму себя, начала
разрастаться в ослепительно белое пятно. Пятно с невообразимой скоростью
расширялось во все стороны. Одновременно усиливалось сияние, и создавалось
впечатление, что это море белого огня вот-вот затопит все небо. Стена света,
набирая скорость, летела вниз, на людей.
Мгновенно потерявшие способность видеть люди закричали и в
страхе закрыли глаза руками.
Но затем произошло нечто совершенно невообразимое.
Растекающееся во все стороны море огня, словно повинуясь воле Бога,
остановилось, как бы наткнувшись на преграду. Казалось сверкающий огненный шар
был заключен в гигантскую стеклянную сферу. Отразившись от внутренней стенки невидимого
сосуда, световые волны обратились внутрь. Сияние многократно усилилось.
Казалось, что огненный шар, достигнув нужного диаметра, замер. Несколько
мгновений над Римом висело новое яркое светило правильной шарообразной формы.
Ночь превратилась в день.
Затем сфера взорвалась.
Над площадью пронесся глухой гул, а затем на землю с адской
силой обрушилась взрывная волна. Гранит, на котором стоял Ватикан, содрогнулся.
Люди потеряли возможность дышать, а некоторых из них просто швырнуло на землю.
Окружающая площадь колоннада завибрировала. За ударной волной последовала
тепловая. Горячий ветер свирепствовал на площади, вздымая тучи пыли и сотрясая
стены. Свидетели этого Армагеддона в ужасе закрыли глаза.
Затем белая сфера вдруг снова сжалась, превратившись в крошечную
световую точку, почти такую же, как та, что за несколько секунд до этого дала
ей жизнь.
Глава 124
Никогда до этого столько людей одновременно не замирали в
полном молчании.
Обращенные к вновь потемневшему небу взгляды опустились на
землю. Каждый человек по-своему переживал чудо, которому только что явился
свидетелем. Лучи прожекторов также склонились к земле, словно в знак почтения к
воцарившейся над ними тьме. Казалось, что в этот миг весь мир одновременно
склонил голову.
