Великан, с которым Ульрих фон Энзинген грубо обошелся, очернил Афру перед лицом городского судьи. Его подбил на это адвокат и крючкотвор, которому заплатил Геро Гульденмунт, знавший, что к самому архитектору ему не подступиться. Зато для того, чтобы обвинить Афру в колдовстве, нужно было всего два свидетеля, которые заметили в ее поведении нечто необычное. А необычным считались в то время рыжие волосы или бархатное платье.
Когда Ульрих фон Энзинген прослышал об этом, он поспешил к Афре, которая почти не выходила из дому. Было уже поздно. Рыбак Бернвард заклинал мастера Ульриха, чтобы тот не навлекал несчастья на него и на его жену. Ведь если станет известно о его визите, то его, рыбака, обвинят в том, что он потакал греховной связи. Но Ульрих не уступал.
Афра чувствовала, что ничего хорошего от ночного визита Ульриха ждать не приходится, и с плачем бросилась ему на шею. Лицо у Ульриха было серьезным, и он без околичностей начал:
— Афра, любимая, то, что я должен тебе сказать, разбивает мне сердце; но, поверь мне, это очень важно и это будет самый лучший выход из сложившейся ситуации.
— Знаю, что ты хочешь сказать, — зло закричала Афра и сильно затрясла головой. — Ты хочешь, чтобы я тайно исчезла из города, как преступница, боящаяся виселицы. Но скажи мне, в чем мое преступление? Может быть, в том, что я стала защищаться, когда тот человек хотел совершить надо мной насилие? Или, может быть, в том, что я люблю тебя? Или в том, что моя внешность лучше, чем у других горожанок? Скажи!
— Ты не виновата. — Ульрих сделал попытку успокоить ее. — Нет. Просто возникли обстоятельства, которые поставили тебя, и не только тебя, в такое положение. Я сам даже думать не хочу о том, что могу потерять тебя, но это не навсегда. Но если ты не исчезнешь сейчас из города, они…
Ульрих сглотнул. Он не мог выразить свои мысли.
— Ты знаешь, что делают с женщинами, которых обвинили в колдовстве, — наконец сказал архитектор. — И, могу тебя заверить, моя жена будет первой, кто обвинит тебя. Беги — ради меня! Твоя жизнь в опасности!
Афра молча слушала его, качая головой, и в ней из глубин души поднимались ярость и страх Что же это за мир такой? Прижав к груди сжатые в кулаки руки, как во время молитвы, Афра смотрела на пол прямо перед собой. Она долго молчала, а потом сказала:
— Я уйду, только если ты пойдешь со мной.
Ульрих кивнул, как будто хотел сказать, что ждал такого ответа. А потом произнес:
— Афра, об этом я тоже думал. Я даже забавлялся мыслью о том, чтобы бросить строительство собора и уехать в Страсбург, Кельн или еще куда-нибудь. Но не забывай, у меня есть жена. Я не могу ее просто так бросить, хотя наш брак — далеко не любовные отношения. К тому же она уже давно хворает. Она говорит, что однажды у нее от боли расколется голова. Ей не помогают даже ее громкие молитвы, за которыми она проводит все ночи напролет. Я не могу пойти с тобой. Пойми это!
Афра всхлипнула. Потом безмолвно пожала плечами и посмотрела в сторону. Спустя некоторое время, когда никто не решался поднять взгляд, она решительно подошла к комоду, достала из-под белья потрепанную, обернутую дерюгой кожаную шкатулку и протянула Ульриху.
— Что это? — с интересом спросил он.
— Мой отец, — нерешительно сказала Афра, — умер, когда мне еще не было двенадцати лет. Мне, как самой старшей из пяти дочерей, он оставил эту шкатулку и письмо. Я никогда не могла толком понять, что написано в письме, а еще меньше — что находится в шкатулке. В юности у меня была очень бурная жизнь, и письмо отца потерялось. Когда я вспоминаю об этом, мне хочется ударить себя. Но шкатулку с ее содержимым я храню как зеницу ока.
— Ты меня заинтриговала. — Ульрих попытался открыть плоскую шкатулку, но Афра накрыла его руку ладонью и сказала:
— В письме отец писал, что содержимое шкатулки стоит целое состояние и я должна использовать его только в том случае, если не буду знать, что делать дальше. Хотя не исключено, что содержимое шкатулки может накликать на человечество огромную беду.
— Звучит довольно загадочно. Ты никогда не смотрела, что находится в шкатулке?
Афра покачала головой.
— Нет, что-то меня все время останавливало. — Она подняла на Ульриха взгляд. — Но мне кажется, что настал тот миг, когда нам обоим нужна помощь.
Афра осторожно развязала тесемки, которыми был перевязан футляр, и шкатулка открылась.
— Ну, говори же, что там в этой таинственной шкатулке? — нетерпеливо спросил Ульрих.
— Пергамент, — в голосе Афры сквозило разочарование. — К сожалению, прочесть его нельзя.
— Покажи, — велел Ульрих.
Пергамент был светло-серого цвета, сложенный в два раза, величиной с ладонь. От него исходил своеобразный, но нельзя сказать что неприятный, запах. Развернув его и осмотрев с обеих сторон, Ульрих удивленно замер.
Афра кивнула:
— Ничего. Чистый пергамент.
Ульрих поднес пергамент к мерцающей свече.
— Действительно ничего! — Он разочарованно опустил пергамент.
— Может быть, — тихо начала Афра, — он очень старый и чернила уже выцвели?
— Вполне возможно. Но в таком случае твой отец тоже не мог его прочесть.
— Об этом я не думала. Тогда дело должно быть в другом.
Ульрих фон Энзинген осторожно сложил пергамент и вернул его Афре.
— Говорят, — задумчиво начал он, — алхимики владеют тайным письмом, которое, едва перенесенное на бумагу, исчезает, как снег на весенней поляне, и потом, чтобы его прочесть, нужна какая-то тайная смесь.
— Ты думаешь, что на этом пергаменте скрыто такое письмо?
— Откуда мне знать? Во всяком случае, этим можно было бы объяснить указание, данное в письме, что о содержании пергамента не стоит знать всем.
— Звучит интригующе. Но где же найти алхимика, который сможет нам помочь?
Мастер Ульрих закусил губу, а потом сказал:
— Давно это было. Один алхимик по имени Рубальдус предлагал свои услуги. Он бывший доминиканец, в любом случае, монах, как и большинство алхимиков. Он говорил образами и загадками о сродстве металлов и планет, но больше всего о луне, которая имеет очень большое влияние на строительство собора. Замковый камень свода будет держаться тысячу лет, если его класть в новолуние. По крайней мере так говорил Рубальдус.
— Ты не руководствовался этим?
— Конечно же нет. Я кладу замковые камни тогда, когда подходит их черед. И в любом случае я не смотрю на ночное небо, заканчивая свод. Боюсь, Рубальдус обиделся на меня за то, что я прогнал его тогда. Он надеялся поживиться за счет строительства собора. Насколько мне известно, сейчас он живет на берегу реки и состоит на тайной службе у епископа Аугсбургского. В противном случае он давно бы уже умер от голода. Алхимия — не очень прибыльная наука.
