Леберехту стало не по себе. Он не знал в точности, какие намерения преследует архиепископ своим вопросом. Если он заступится за монахов с Михельсберга, то его, как их сторонника, могут ожидать гонения; с другой стороны, не мог он и очернять монастырь как гнездо порока. Как же, ради всего святого, ему поступить, чтобы не попасть впросак перед архиепископом?
— В монастырской жизни видел я не более того, что ожидает там увидеть благочестивый христианин, — солгал Леберехт. — Я был безмолвным свидетелем их служб и разделял их трапезы. Я спал в крохотной келье, а в остальное время предавался своим занятиям. И хотя библиотека открыта для всех монахов аббатства, за все время я встретил там лишь троих. Таким образом, за короткий период я смог прочитать больше, чем ученый студент в школе.
— И какие же книги вызвали твой сугубый интерес?
— Все, ваше преподобие. Глупец тот, кто штудирует лишь определенные книги! Но в основном я обнаружил там теологические труды, посвященные мистицизму святых, таинству покаяния, аскезе и толкованию Библии.
Лицо архиепископа скривилось в гримасе, которая должна была выражать отвращение.
— До ушей моих дошло, что бенедиктинцы хранят также и еретические книги, такие, как "Против Римского Папства, учрежденного дьяволом" Мартина Лютера и "Прорицания" Мишеля Нострадамуса. Что ты можешь сообщить об этом?
Озадаченный щекотливым вопросом, Леберехт задумался, как ему вынуть голову из петли. Что известно епископу о библиотеке бенедиктинцев? И главное, какие сведения он хочет получить?
— Во время своих занятий, — объяснил Леберехт, — я не обнаружил никаких еретических трудов. Кроме того, ни та ни другая из названных вами книг мне незнакома. Однако я не могу с уверенностью утверждать, что их не существует. В библиотеке сотни тысяч книг, и ни один человек за целую жизнь не сможет даже отчасти изучить все труды, которые там хранятся.
Но и этим ответом архиепископ не удовольствовался. Он побарабанил пальцами по столешнице и пробормотал нечто, похожее на проклятие.
— А наука о звездах? — вдруг произнес он шепотом, словно употребил греховное слово. — Науку о звездах ты тоже изучал?
— Астрономию и астрологию? Ну конечно, ваше преподобие! — облегченно вздохнув, ответил Леберехт, не видя в этом вопросе никакого подвоха. И увлеченно заговорил о том самом греке Фалесе, который почитался как всезнающий, потому что предсказал солнечное затмение 585 года до Рождества Христова. На самом деле Фалес отнюдь не был всезнающим, а просто хорошим математиком. Затем он вспомнил о пифагорейцах, которые первыми заявили, что Земля — шар, доказательство чего лишь сейчас обнаружил Христофор Колумб. А еще об Аристархе из Самоса, который еще 1800 лет назад рассчитал размеры Солнца и Луны и их удаленность (истинность чего, впрочем, некому было проверить). Упомянул Леберехт и об "альфонсинских таблицах", которые Альфонс Кастильский триста лет назад заказал иудейским ученым, чтобы описать Солнце, Луну и пять планет в их движении по отношению друг к другу. Не забыл молодой каменотес и благочестивого Николая Кузанского, который после знакомства с новым учением о светилах на Базельском соборе выдвинул предложение заново пересчитать древний календарь римлянина Юлия Цезаря, но не встретил ожидаемой поддержки.
Архиепископ повернулся, обращая вопрос к соборному проповеднику:
— И что, все эти труды находятся в согласии с учением Святой Матери Церкви?
Землер смиренно закатил глаза, словно хотел предоставить ответ Всевышнему, затем услужливо ответил:
— Моего разумения не хватает, чтобы постигнуть движение светил, ваше преподобие. Я держусь первой книги Моисея, где написано: "И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом"
[41]
.
— А ты, сын мой? Каково твое мнение об истории сотворения мира, изложенной в Ветхом Завете?
Архиепископ напряженно вглядывался в Леберехта. "Только бы не ошибиться теперь с ответом, — думал юноша. — Одно неверное слово — и судьба моя решена!" Но от волнения нужный ответ не приходил в голову, и он не в состоянии был точно сформулировать мысль. Пауза заметно затягивалась. И вдруг Леберехт услышал, как повторяет фразу, прочитанную в одной из бесчисленных назидательных религиозных книг в библиотеке аббатства.
— Ваше преосвященство, — сказал он, — Священное Писание недосягаемо для сомнений. Оно выше всех прочих учений и наук.
Архиепископ удивленно взглянул на него. Землер тоже. Леберехт, улыбнувшись, кивнул и опустил глаза. Теперь он знал, как общаться с клириками.
У архиепископа, в свою очередь, создалось впечатление, что ему будет трудно подступиться к подмастерью цеха каменотесов. Тот не производил явного впечатления еретика, возможно, оттого, что действительно не был им и давно отрекся от козней своего отца, а может быть, и потому, что этот самонадеянный юноша с сильными руками настолько красноречив и изощрен, что прячет свою истинную точку зрения за умными ответами.
Так что Леберехт был отпущен с серьезным увещеванием: никогда не подвергать сомнению учение Церкви, используя средства науки, следить за кознями бенедиктинцев с Михельсберга и о каждой подозрительной книге, которая не имеет разрешения к печати от святой инквизиции, сообщать капитулу соборных каноников.
Леберехт пообещал и удалился — не удержавшись от того, чтобы не кинуть восхищенного взгляда на юную монахиню, несшую свою службу у входа.
В тот момент, когда Леберехт пересекал старый двор, чтобы выйти через большие ворота, над соборной площадью стояли проклятия и крики. Навлек ли на него беду его вычищенный камзол или ученый вид? Перед резиденцией архиепископа толпилась сотня буйных парней, босоногих и одетых в лохмотья, вооруженных косами, цепами и длинными деревянными кольями. Те, у кого не было оружия, сжимали кулаки, грозя фасаду резиденции и орали: "Кровосос! Свинья надутая! Душегуб!" и другие ругательства. Из задних рядов в ворота летели свиные пузыри, наполненные кровью.
Нарядный вид Леберехта привел к тому, что его сочли сторонником, секретарем или лакеем архиепископа. Недолго думая, трое мрачных парней повалили выходящего с архиепископского двора Леберехта и стали избивать его.
— Что вам надо? Что я вам сделал? — кричал возмущенный юноша, но все было тщетно.
— Спроси у своего епископа! — был ответ. — Можешь ему за это отплатить!
От удара в левый глаз по лицу Леберехта потек кровавый ручеек, запачкав дорогой камзол, унаследованный им от отца. Леберехт поднял руки, защищая лицо, и был уже близок к тому, чтобы потерять сознание, как вдруг, словно по божественному внушению, из последних сил крикнул:
— Послушайте, я — Леберехт, каменотес! Я ничего вам не сделал!
Внезапно все стихло, а предводитель разбушевавшихся мужланов проложил себе дорогу к истекающей кровью жертве и грубо потребовал:
