Помимо Брюнеля, сэра Бенджамина, Рассела, а также Хоуса и Дарвина, все собравшиеся в комнате были мне незнакомы. Один человек привлек мое внимание, он был гораздо моложе остальных собравшихся, на вид ему было не больше двадцати пяти. Я никогда особенно не следил за модой, однако не мог не обратить внимание на великолепный костюм этого человека. Его шея была повязана галстуком из муарового шелка, жилет украшала изящная серебряная вышивка, а ладно скроенный сюртук был сшит из превосходного красного атласа. Молодой человек выделялся из собрания своим горделивым и даже надменным видом. Он подождал, пока все рассядутся, и лишь потом, подобно гостю, который не боится проиграть в салонной игре, спокойно занял единственное свободное место.
Сэр Бенджамин громко откашлялся, прежде чем призвать собравшихся к спокойствию.
— Господа, — хриплым голосом проговорил он. — Мне выпала огромная честь представить вам нашего выдающегося гостя, которого, я уверен, большинство из вас уже хорошо знают.
Почти все собравшиеся кивнули в знак согласия. Сэр Бенджамин продолжал:
— Мистер Дарвин долгое время был пионером в самом передовом направлении естественной науки, и я рад, что, помимо ожидаемой всеми нами лекции в Королевском обществе, он согласился выступить перед нашей, я бы сказал, более избранной группой.
За этим замечанием последовали легкие смешки, а сэр Бенджамин бросил на меня высокомерный взгляд.
— Прежде чем мы начнем, я думаю, всем нам стоит представиться друг другу, тем более что сегодня вечером за этим столом я вижу новые лица.
Сэр Бенджамин повернулся к сидевшему слева от него человеку и начал представлять участников одного за другим по часовой стрелке.
— Главными достижениями Джозефа Витуорта, — провозгласил он, — считаются прекрасные ружья и снаряды, но мы не должны забывать и о других его открытиях, из которых особо стоит отметить станки — без них многие чудеса механики никогда не увидели бы свет.
Затем старик с величественным видом протянул руку, подобно стрелке на часах, и указал в сторону соседа Витуорта, которого я мысленно окрестил как «Два часа на циферблате». Он уже выпрямился, поджидая своей очереди.
— Фрэнсис Перри — представитель судоверфи Блита, чья продукция известна во всем мире.
Рассел, сидевший на Трех часах, был расписан как один из самых талантливых кораблестроителей современности. Брюнель при этих словах лишь нахмурился. Но рана, нанесенная его самолюбию, тут же была залечена. Он сидел на Четырех часах, и сэр Бенджамин заявил, что является самым одаренным инженером, которого только знал мир.
Пять часов занимал джентльмен примерно того же возраста, что и сэр Бенджамин. Брюнель весьма тепло поприветствовал его, когда все садились за стол. Этот располагающего вида мужчина оказался ни больше ни меньше как сэром Робертом Стефенсоном, пионером в строительстве железных дорог. По крайней мере именно так его представил сэр Бенджамин.
В конце стола на Шести часах сидел, наверное, самый пожилой из собравшихся. Судя по его седым волосам и обрюзгшему лицу, я дал бы ему не меньше семидесяти, но, несмотря на солидный возраст, он производил впечатление весьма подвижного, даже несколько нервного человека. Мне показалось, что он волновался, поскольку все время почесывал голову и что-то бормотал себе под нос. Броди представил его: «Мистер Чарлз Бэббидж, автор ряда изобретений».
Я все еще задавался вопросом, что же это за изобретения, а Старые часы уже перевели свою стрелку на Семь и указали на человека, сидевшего справа от меня.
— Мистер Джозеф Базальгетт, главный инженер Лондонской строительной инспекции. Мы надеемся, что в скором времени он сконструирует новую водопроводную систему — грандиозное предприятие, которое вернет Темзе ее былую славу и, что еще важнее, окажет благотворное влияние на здоровье горожан.
Между мной и Базальгеттом сидел Голдсуорси Гёрни. По словам сэра Бенджамина, когда-то он был врачом, но затем занялся изобретениями. Среди его детищ были паровой экипаж и газовая горелка, которая работала на негашеной извести и создавала такой яркий свет, что им можно было осветить театральную сцену. Позже я узнал от Стефенсона, что он приспособил газовую горелку Гёрни в качестве средства запуска его легендарного паровоза «Ракета».
Титул мистера Девять часов достался мне, но едва сэр Бенджамин начал представлять меня, как его голос заглушили звуки аккордеона, заигравшего на улице под нашими окнами. Не успел он проиграть и трех нот, как Бэббидж вскочил со своего места и подбежал к окну. Он высунулся на улицу и заорал на несчастного музыканта:
— Хватит играть эту ужасную музыку и убирайся отсюда вон, разрази тебя чума!
Затем последовал не менее красноречивый ответ уличного музыканта, которого явно не напугала брань в его адрес, после чего он взял еще несколько аккордов веселой мелодии, напоминавшей какую-то морскую песенку.
В ответ Бэббидж подскочил к столу, схватил полупустой графин с вином, вернулся к окну и выплеснул содержимое на голову аккордеонисту. Музыка прекратилась, снизу опять послышался возмущенный голос, но, похоже, музыканта не особенно расстроило, что ему на голову выплеснули вино.
— Скажи спасибо, что мне под руку не подвернулся ночной горшок! — безо всякого угрызения совести заявил Бэббидж, потом закрыл окно и вернулся на свое место. — В городе и шагу нельзя ступить, чтобы тебя не замучили этой отвратительной музыкой!
Я не нашел в его выходке ничего веселого — скорее напротив, был даже немного напуган. Однако мои компаньоны с любопытством наблюдали за Бэббиджем и, судя по всему, не нашли в его поступке ничего из ряда вон выходящего. Только Брюнель недовольно выпучил глаза и пробормотал:
— Ну вот опять.
Сев на место, Бэббидж продолжил свою тираду.
— Однажды у моего дома играл целый духовой оркестр. Без остановки. Целых три часа. И они отказались убраться даже после того, как я вызвал полицию.
— Интересно, а почему они выбрали именно ваш дом? — ехидно поинтересовался Брюнель. — Это никак не связано с вашими попытками запретить в городе уличную музыку?
— Джентльмены, успокойтесь! — воскликнул Броди, с нетерпением стуча кулаком по столу так, словно это был молоток.
— Примите мои извинения, сэр, — немного успокоившись, сказал Бэббидж. — Прошу вас, продолжайте… если, конечно, сможете расслышать что-то из-за этого шума.
— Спасибо, что закрыли окно, — заметил сэр Бенджамин, явно пытаясь разрядить ситуацию. — Теперь шума почти не слышно. Так на ком мы остановились? Ах да, доктор Джордж Филиппс, еще один врач, один из ведущих хирургов в больнице Святого Фомы.
Меня вполне бы устроило, если бы сэр Бенджамин ограничился этим лестным комментарием в мой адрес, и я надеялся, что из-за выходки Бэббиджа он постарается представить меня как можно быстрее. Однако в этот момент неожиданно заговорил Брюнель.
— Доктор Филиппс находится здесь по моему приглашению. Он оказал мне неоценимую помощь, посвятив в тонкости своей профессии, — сказал он, а затем добавил, взглянув на заметки Рассела: — Я также считаю, что он может предоставить нам еще одну важную услугу.
