— Ничего хорошего, — проговорил Итан, искоса глянув на Кейт — ему было интересно, как она смотрит на все это. — Слишком много неучтенных факторов. Мы даже не знаем его режима.
— Придется разбираться со всем, с чем бы нам ни пришлось столкнуться, — сказала Кейт.
Итан невесело кивнул.
После пары остановок небольшой теплоход покинул озеро и дальше двинулся по каналу, ведущему в самые фешенебельные районы Гамбурга. Здесь вдоль набережных стояли особняки всевозможных размеров и стилей. У большинства из них к воде выходило нечто вроде собственной маленькой пристани. Возле некоторых причалов можно было увидеть лодки, подходящие для относительно мелкого Ауссенальстера, но большинство судов составляли быстроходные глиссеры, на которых можно было прокатиться по более глубокой Эльбе. Довольно скоро после того, как прогулочный катер поплыл по каналу, Мэллой кивком указал на белый особняк, окруженный садом в испанском стиле. Дом и сад обрамляла высокая кованая железная решетка. У причала стояла на приколе тридцатифутовая яхта «Бейлайнер».
— Вилла Олендорфа, — сказал Мэллой.
Кейт и Итан промолчали. Теплоход медленно двигался мимо. Они внимательно смотрели на особняк. Потом Мэллой спросил у них, каково их мнение.
— У него есть собака, а то и две, — ответила Кейт. — Камера на причале. У ворот, скорее всего, еще одна. Короче говоря, базовая схема безопасности. Если хорошо подготовиться, самый лучший способ — плюнуть на сигнализацию, просто ворваться внутрь и исчезнуть до приезда полиции.
— Когда дом таких размеров, — добавил Итан, — вполне возможно, что в нем постоянно живет прислуга. Если речь о супружеской паре, то мужчина, скорее всего, исполняет обязанности телохранителя.
— Единственное, чего мы не сможем себе позволить, — сказала Кейт, — так это задерживаться внутри. У нас будут серьезные проблемы, если сын Олендорфа действительно явился погостить или, возможно, в доме есть кто-то, обученный тому, как себя вести при вторжении посторонних.
— Как насчет комнаты-убежища? — спросил Мэллой.
— Когда мы пересечем границу участка, сработает предупредительная сигнализация. Если через несколько минут мы не введем код доступа, система заработает по полной программе, — сказала Кейт. — Допустим, мы лицом к лицу столкнемся с героем прокурором и телохранителем, который рядом со своим работодателем постесняется выглядеть трусом. Думаю, если у них есть комната-убежище, то жена и девочка уйдут туда, а мужчины возьмутся за оружие.
— Возможно, все будет точно так же, если Олендорф в доме один, — добавил Итан. — Судя по тому, что мне о нем известно, он отличный стрелок и просто помешан на оружии. Кроме того, он ведь вроде как сам отчасти полицейская шишка, поэтому вряд ли позволит, чтобы коллеги вытаскивали его из комнаты-убежища. Между тем, — продолжал он, глядя на дисплей прибора GPS, — район далекий, власти быстро не среагируют. По самой грубой оценке, у нас будет от восьми до пятнадцати минут от того момента, как сработает сигнализация, до того, как подъедет полиция.
— Не так уж много времени на то, чтобы нейтрализовать вооруженного человека в его собственном доме, — заметил Мэллой.
— Это как раз не проблема, — возразила Кейт. — Дело в том, как уйти.
Итан кивнул.
— Дороги не такие уж хорошие, — сообщил он, продолжая разглядывать виртуальную карту. — Можно пойти окружным путем, но потом запутаешься во всех этих мостах и каналах. В некоторых местах можно прорваться, но про них полиции наверняка известно. Понимаете, речь идет о людях, которые им платят, чтобы они их защищали.
— А по воде его увезти не получится? — спросил Мэллой.
— С озера тут же примчатся полицейские катера, — сказала Кейт. — Если нас заметят — а кроме нас, на озере, наверное, не окажется никого, — это будет еще хуже, чем уходить по дорогам.
— От особняка до ближайшего причала — минимум шесть минут, — сказал Итан, не отрывая глаз от дисплея. — Ну, скажем, внутри дома — минуты четыре… Мы можем проскочить через озеро еще до того, как поднимется тревога.
— Если мы попытаемся уйти по воде, — заявила Кейт, — то меня первая пристань не устраивает. Я хочу подобраться ближе к центру города, где бы нас ждал транспорт, и тогда мы сможем затеряться в потоке автомобилей. Нужно, чтобы машина находилась на западном берегу озера, а по пути не было никаких мостов. Район Санкт-Паули?
Мэллой кивнул.
Итан постучал кончиком пальца по дисплею.
— Вот. Пристань на Альте-Рабенштрассе.
Кейт посмотрела на дисплей.
— Ночью было бы просто блеск, — заключила она, — но все равно за нами может погнаться быстроходный катер. Если это случится, то о нашем местонахождении узнает вся полиция Гамбурга.
Они умолкли, задумавшись. Наконец Итан сказал:
— Думаю, я знаю, как увести полицейский катер в другую сторону.
— Как? — заинтересовался Мэллой.
Итан улыбнулся.
— Я об этом позабочусь, но нам понадобится чистая машина, которая заберет нас на пристани и увезет в центр.
— У меня есть кое-что, чем мы сможем воспользоваться.
— Значит, во второй половине дня, ближе к вечеру, поставьте автомобиль у пристани, — сказал ему Итан, — а уж я позабочусь насчет полицейских на озере.
— Как у нас со снаряжением? — спросил Мэллой.
— Все будет хорошо, — ответила Кейт.
— А лодка? — осведомился Мэллой.
— Если вы подготовите машину, на которой мы уйдем, — сказала Кейт, — все остальное мы берем на себя. Лодка — не проблема.
— Встретимся у гостиницы в Нойштадте около десяти? — спросил Мэллой.
— Если не возражаете, мы доберемся туда к четырем, — ответила Кейт. — Хотелось бы поесть и пару часов поспать перед выходом. Как знать — вдруг ночь получится долгой.
Берлин, Германия
Осень 1931 года
Ран писал Эльзе почти каждый день. Рассказывал о Лангедоке, о небе, о горах. Описывал жизнь людей, повествования о которых раскапывал в какой-нибудь пыльной библиотеке. Он называл руины, которые некогда были городами, — а их оставалось намного больше, чем он успел показать ей. Порой он рассказывал о влюбленных, чьи имена сохранились в истории. Эти мужчины и женщины всегда были замужем или женаты на других, всегда страстно желали невозможного, но оставались верны своему чувству до конца жизни. Он говорил, что до тех пор, пока не встретил Эльзу, боль, испытываемая такими парами, казалась ему чем-то вроде поэтического изыска, напыщенной пустоты, пытающейся выдать себя за истинное чувство. Теперь он знал: то, что писали о любви катаров, было чистой правдой. Ран спрашивал, есть ли что-то прекраснее надежды, которая посещала его во всякий день, когда он получал от нее письмо? Было ли что-то чище ее поцелуя на холме у Монсегюра? Он говорил, что этот поцелуй навсегда останется запечатленным в его душе. Но все же к этим мыслям примешивался мучительный голод неутоленного желания, ощущение, будто тебя оттолкнули, избили и бросили умирать. Не могли ли они все же когда-нибудь увидеться? Смеет ли он надеяться хотя бы на это?
