— Водитель? — бровь у Мохаммеда поползла вверх. — А его проверяли?
— Это длинная история, — Томаш устало вздохнул. — Одно вам скажу: Саббар — один из тех, кто спасли мне жизнь.
Крепчавший бриз еще негромко шумел в снастях, но уже почти заглушал крик чаек и мерное урчание судового двигателя. К серо-голубому цвету неба примешивались теплые оттенки, но берег, вдоль которого, разрывая горизонт, простиралась цепь Эльбурских гор, озарялся ледяным светом, отраженном снегами вершин. Солнце стремительно катилось вниз, словно желая слиться с морем.
Опускалась ночь.
Капитан, осознав бесполезность усилий согреться энергичным растиранием рук, сдался перед Бореем и, обернувшись, известил:
— Я пошел вниз. Тем более что пора включать телефон и связываться с центром.
Ночь упала на Каспийское море как плотное покрывало, окутав шхуну непроглядной, бездонной тьмой. Лишь изредка у самого горизонта из густой чернильной мглы выныривали пляшущие на водной ряби огоньки, выдавая присутствие рыбацких судов или паромов, перевозивших пассажиров и грузы с одного берега на другой.
Не чувствуя холода, Томаш остался на палубе и перебрался на нос. Три дня он провел заживо погребенным в бетонном склепе, и теперь никакой студеный ветер, бьющий в лицо, и уж тем более просто темная ночь не мешали ему ощущать всеми фибрами души бесконечную огромность неба.
Дверь рубки открылась, и на палубу вышел один из говоривших по-английски морячков.
— Мистер, идите сюда, — сказал он. — Вас зовет капитан.
В рубке работал обогреватель и горел яркий свет, но накурено было так, что хоть топор вешай. Морячок указал на крутые ступеньки. Спустившись по ним, Томаш попал в небольшое помещение. Мохаммед сидел в наушниках с микрофоном. Провод от гарнитуры соединялся с электронным устройством, установленным в стенной переборке.
— Вы звали меня?
Мохаммед жестом пригласил его сесть.
— Лэнгли на связи.
Португалец уселся и стал ждать. Капитан диктовал в микрофон нескончаемые цифры, перемежаемые словами типа «fox trots», «papa», «kilos»
[16]
. Завершив сеанс радиосвязи, он снял гарнитуру и передал ее Томашу.
— Они хотят переговорить с вами, — сообщил Мохаммед.
— Кто «они»?
— Берти Сисмондини, сотрудник оперативного директората, курирующий деятельность в Иране.
Томаш надел наушники, приладил микрофон.
— Hello!
— Профессор Норона?
Невидимый собеседник говорил с типично американским произношением, слегка гнусавя, и, как большинство англосаксов, произнес его фамилию неправильно.
— Да, это я.
— С вами говорит Берти Сисмондини, я отвечаю за операции агентурной сети в Иране. Прежде чем мы начнем, хочу заверить вас, что для нашего разговора используется защищенный канал связи.
— Очень хорошо, — ответил Томаш, которому, по большому счету, не было до этого никакого дела. — Я готов.
— Профессор, несколько дней назад исчез наш ведущий тегеранский агент, который должен был осуществить совместно с вами операцию и организовать ваш выезд из страны. Наш человек перестал передавать информацию. Кроме того, мы потеряли след еще одного агента, а в довершение ко всему вы тоже все это время находились вне поля нашего зрения. Здесь очень обеспокоены этими обстоятельствами. Не могли бы вы объяснить, что произошло?
— Видите ли, один ваш агент, по-видимому, погиб.
На кругом конце канала связи возникла пауза.
— Вы уверены?
— Собственными глазами я видел только, как иранцы кучей навалились на него, и слышал, как прогремело несколько выстрелов. И все. Потом мне сказали, что он якобы получил ранение и умер в больнице. Что же касается второго, Бабака, то о нем мне ничего не известно.
Томаш подробно рассказал обо всем, что произошло в министерстве, а также о своем заключении в Эвине. Описал, как его освободили во время перевозки в другую тюрьму, пересказал то, о чем ему поведала Ариана, особо отметил ее содействие в обеспечении его выезда из Ирана.
— Эта барышня — прямо находка, — выслушав его до конца, высказал свое мнение Сисмондини. — Как вы полагаете, не согласится ли она поработать на нас?
— Даже и не думайте об этом! — возвысил голос Томаш.
— Окей, — уступил американец, удивленный решительным отпором. — Это была только идея, успокойтесь.
Удивительно, с какой легкостью и бесцеремонностью ответственные лица американского разведывательного ведомства распоряжаются чужими жизнями, не утруждая себя выбором средств. Войдя в раж, Томаш решил разом разобраться с тем, что гвоздем сидело у него в голове все последние дни.
— Послушайте, — сказал он. — У меня есть к вам вопрос. Вы давали распоряжение вашему агенту… с которым мы были в министерстве, вы приказывали ему… убить меня, если нам будет грозить задержание?
— Как вы сказали?
— Когда в министерстве нас обложили со всех сторон, Моса настаивал, чтобы я сделал себе укол какого-то яда. Вы давали ему такой приказ?
— Видите ли, подобная норма распространяется на все операции, имеющие особое значение, так что…
— Я понял, — подвел черту Томаш. — И хотел бы еще поинтересоваться, почему меня не сочли нужным предупредить о подобной возможности?
— По одной простой причине: если бы вам была известна данная норма безопасности, вы никогда не согласились бы участвовать в операции. Сожалею, но в крайних случаях подобная мера предусмотрена. Хотите вы того или нет, но жизнь одного человека — ничто по сравнению с национальной безопасностью Соединенных Штатов.
— Знаете, лично для меня это не так.
— Все зависит от точки зрения, — продолжил Сисмондини. — И, как видите, наш человек в Тегеране поступил строго в соответствии с нормами безопасности — не дал захватить себя живым.
— Вообще-то, как я сказал, он, кажется, был жив, когда его взяли. А умер позже, в больнице.
— В сухом остатке это одно и то же. Вот если бы он выжил и его стали допрашивать… Иранцы нашли бы способ развязать ему язык, выудить всю информацию, и тегеранская операция серьезно скомпрометировала бы имидж США. Поэтому для нас столь важны все детали произошедшего. Да, кстати, и с вами иранцы сделали бы то же самое.
— Но не сделали.
— Не успели, слава богу. — Американец, очевидно, уже намеревался завершить разговор, но вместо этого вдруг произнес несколько изменившимся тоном: — Извините, подождите минутку… Я прощаюсь, и… тут есть еще одно лицо, желающее с вами переговорить, окей?
