За обедом Иеремии выпала весьма нелегкая роль просветителя, утолявшего повышенный интерес хозяина дома к экспериментам, проводимых Королевским обществом. В том числе обсуждались опыты с горением, доказавшие, что горение возможно лишь при наличии доступа воздуха. Иеремия изложил собственные теории на сей счет, но ни на секунду не выпускал из виду обеих девушек. Он читал в них как в раскрытой книге. Сара Дрейпер прекрасно сознавала свою роль в семействе, милостиво позволяя присутствующим раздавать ей комплименты. Джейн Райдер, которой было поручено следить за прислугой, неустанно заботилась о том, чтобы лакеи не сидели без дела, и мгновенно исправляла все допускаемые ими ошибки, не успевали присутствующие опомниться. Несомненно, Джейн — девушка аккуратная и требовательная. И было в ней нечто, бросившееся в глаза Иеремии буквально в первую секунду, как он ее увидел. Что бы ни делала Джейн Райдер, с кем бы ни говорила, взгляд ее постоянно был прикован к Трелони. И хотя она изо всех сил старалась не подавать виду и сразу опускала взор, заметив, что кто-нибудь смотрит на нее, вскоре снова смотрела на судью. Тот, судя по всему, не замечал, что постоянно под наблюдением. Иеремии не составляло труда угадывать в изумрудном взоре все мысли и желания, переполнявшие девушку. В нем была симпатия, настолько глубокая и откровенная, что иезуит подивился, что до сих пор никто из присутствующих не уловил ее. Впрочем, члены семейства оказались настолько поглощены собой или же своими собеседниками, что им было не до какой-то там неприметной экономки, явно чужой в доме.
После обеда Джордж Дрейпер заставил дочь спеть, а Джейн Райдер уселась за спинет аккомпанировать кузине. Лишь ближе к вечеру, когда выпитое вино возымело действие, и атмосфера стала менее формальной, Иеремия поддался острейшему желанию убедиться в правоте своих выводов. Сэр Орландо был занят разговором с хозяином дома, который только и дожидался, когда же наконец его самый почетный гость затронет главную тему; Сара села за спинет, хотя играла с меньшим вдохновением, нежели ее предшественница. Завидев, что Джейн пребывает в одиночестве, Иеремия решил воспользоваться благоприятной возможностью и без особых церемоний сел рядом.
— Миссис Райдер, позвольте присесть к вам, — с улыбкой попросил иезуит. Он прекрасно понимал, что ведет себя сродни слону в посудной лавке, но и знал, что долго побыть наедине им все равно не дадут. А ему непременно нужно было прояснить положение вещей.
— Конечно же, вы слышали, что ваш дядюшка отчаянно пытается просватать вашу кузину за судью Трелони, — без долгих предисловий начал иезуит. — Что вы можете сказать об этом брачном союзе?
Молодая девушка едва не ахнула от изумления. Она ожидала чего угодно, но только не того, чтобы кто-то вдруг заинтересовался ее мнением, причем человек, которого она видела впервые в жизни.
— Надеюсь, Сара составит хорошую партию его сиятельству, — потупив взгляд, ответила Джейн.
— Гм, и вы верите, что она любит его?
Такая прямота, без преувеличения, шокировала Джейн Райдер.
— Я… Как я могу это знать! И потом, ему разве не все равно?
— Ну, разумеется, приданое Сары достаточно солидное, однако судья — тонко чувствующая натура, человек, познавший одиночество, для которого отношение к нему супруги далеко не последняя по важности вещь.
Джейн опустила голову, однако Иеремия успел заметить, что девушка пытается скрыть муки, терзавшие ее в этот момент. Но она была слишком хорошо воспитана, чтобы наговаривать на свою кузину.
— А как вы относитесь к его сиятельству, — напрямик спросил Иеремия и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вы думаете, он сможет стать для Сары добрым супругом?
Джейн с видимым усилием повернулась к иезуиту и вымученно улыбнулась.
— А разве нет? Ведь он человек добрый и справедливый.
— Но ведь он вдвое старше ее, — напомнил Иеремия. — Вас бы обрадовал подобный оборот, будь вы на месте невесты?
И снова удивление, граничащее с изумлением, промелькнуло на личике Джейн Райдер.
— Нет, меня бы это устроило. Он ведь не старик. И даже если…
На мгновение в ее голосе проскользнули нотки ревности, и Джейн, заметив это, пристыженно умолкла.
— Благодарю вас за откровенность, — сказал Иеремия, поднимаясь. М-да, этот короткий разговор подвиг его на размышления.
Сидя в карете Трелони, пастор упорно молчал. Судья был готов лопнуть от охватившего его нетерпения.
— Святой отец, вы уж не мучьте меня, прошу вас. Вы ведь не всерьез клялись мне оставить при себе мнение о мисс Дрейпер. Теперь вы ее увидели. Какой она вам показалась?
Иеремия, очнувшись от размышлений, с явным неудовольствием посмотрел на друга. Он дал себе слово не позволить втянуть себя в этот разговор. И хотя с трудом удерживался от того, чтобы предостеречь сэра Орландо от женитьбы на пустой, высокомерной и избалованной женщине, страшился брать на себя ответственность.
— Милорд, могу я напомнить вам о нашей договоренности? — с легким раздражением спросил он.
— Знаете, давайте не будем!
Чувствовалось, что Трелони раздражен не на шутку.
— Вы ведь сделали для себя надлежащий вывод, я это заметил. Что вам мешает поделиться своими соображениями со мной?
— Не могу и не желаю снимать с вас бремя ответственности.
— А вас никто и заставляет. Черт побери, я хочу слышать ваше личное мнение, только и всего!
Настырность судьи начинала забавлять Иеремию. Может, и правда его долг как друга хотя бы намекнуть на истинное положение дел. Когда карета остановилась у дома на Патерностер-роу, и пастор стал слезать со скамьи, сэр Орландо ухватил его за рукав.
— Ради нашей с вами дружбы скажите мне, как поступили бы вы на моем месте? Посватались бы к Саре Дрейпер?
Глубоко вздохнув, Иеремия очень серьезно ответил:
— Нет! — И, помедлив секунду, добавил: — Я бы посватался к ее кузине.
Прежде чем Трелони пришел в себя, Иеремия вылез из кареты и захлопнул за собой дверцу.
Глава 7
Ален Риджуэй нерешительной походкой шел вдоль Сэфрон-Хилл, длинной улицы, шедшей параллельно речке Флит из Холборна на север. Кое-где до сих пор лежал снег, превращенный лошадиными копытами и колесами повозок и карет в бурое месиво. Помимо воли лекарь, возвращавшийся с очередного вызова, забрел в пресловутый квартал борделей. Ален даже толком понять не мог, отчего там оказался. Как изголодавшегося нищего неудержимо тянет к лавкам булочников и мясников, так и Ален, движимый распаленной плотью, следовал в это средоточие порока.
Пока он брел по улице, состоявшей сплошь из публичных домов, в нем боролись похоть и отвращение. Последние месяцы он еще находил подобие удовлетворения, время от времени лапая Молли или девчонку, разливавшую пиво в каком-нибудь кабаке, но в конце концов это его перестало устраивать. Год минул с тех пор, как он в последний раз спал с женщиной и получил от этого истинное удовлетворение. Многовато! Все чаще и чаще Ален ловил себя на том, что все помыслы его сосредоточены на плотских удовольствиях. Не помогали даже попытки отвлечься от этого, сконцентрировавшись на работе. Но мучительнее всего были бесконечные укоризненные взоры его друга, пастора, которому Ален вынужден был на исповеди признаваться в наличии нечистых желаний и который не проявлял к нему ни малейшего сочувствия. Каким бы приятным и интересным ни находил Ален общество Иеремии, присутствие иезуита в доме лекаря превратилось в докучливое напоминание, постоянно терзавшее нечистую совесть Алена. А последний тем временем искренне пытался вести достойную и угодную Богу жизнь, но природа требовала свое, и она была сильнее, в особенности сейчас, в преддверии весны.
